Тучи надвинулись. Рано стемнело.
Короток день оказался в июле.
Долго гремело, по крыше шумело,
свет не включался, и в доме уснули.
Может, и счастья другого не надо:
тихо прижавшись за стенами дома,
слушать гуденье тревожное сада
в продыхе между раскатами грома.
Сжаться, укрыться и сном позабыться,
шторой от улицы отгородиться —
и не увидеть, как буря промчится,
как неоконченный день возвратится.
Помнишь ли? Чистое небо открылось,
с запада солнце тебе воссияло.
Ветка качалась и капли роняла,
мокрое стадо домой возвратилось.
Кто-то с гармонью прошел косогором,
кто-то накинул косынку на плечи...
Час сверхурочный! Он минет не скоро,
поверх предела отпущенный вечер.
Мне не гулять над рекой в хороводе,
не целоваться в дубравах зеленых.
Но соловей свою песню заводит
не для одних молодых и влюбленных.
Есть еще время. Настанет когда-то
срок, где не буду я так одинока.
Позднее солнце восходит с заката
и обещает вернуться с востока.
Прокатилась туча грозовая,
в страны полуночные уйдя,
и блестит дорога столбовая,
вымытая струями дождя.
Не ее ль из века в век мостило
посланное жить и умереть!
Но душа давно уже простила
все несовершенство мира – впредь.
И мечты в ней больше не теснятся,
не стоят тревоги тяжело.
Чем же ей теперь еще заняться,
если ВСЕ через нее прошло?
Есть такое место при долине,
где свобода и трава ничья,
где листва трепещет на осине,
как вода проточного ручья.
Этот шелест тих и бесконечен,
как простое кроны бытие.
И еще – особенно беспечен
солнца луч, пробившийся в нее.
Утро да стебли сухого бурьяна.
Путь мой неблизкий! И это бывало.
В поле убогом, в разливе тумана
стая гусей не спросясь ночевала.
Кто вас приметит среди глинозема?
Не подавайте тревожного клика!
Что вы проснулись? Вы разве не дома?
Что встрепенулись в печали великой?
В сердце усталом давно не отвага.
Счастлив ты крылья иметь за спиною:
вздрогнешь от самого тихого шага —
перенесешь себя в место иное.
Ты уберегся среди перелета,
душу не продал для чьей-то наживы.
Что ж не спросил ты: а живы ль болота,
гнезда родные и заводи – живы?
Долго взлетали и долго кричали,
прежде чем в серое небо подняться.
Воздух тяжелый собой раскачали —
ходит и ходит, не может уняться.
Вышибло ветром далекие двери,
в небе открыло струю неземную —
и унесло оброненные перья,
чтоб не упали на землю родную.
Не надолго прощались,
но надолго они уезжали.
Слезы местных красавиц
не смутили их, не удержали.
С домоседами споря,
уверяли, что дело простое —
волны южного моря
намотать на весло золотое.
Кто решится на это,
пусть спасется из хлябей бездонных,
не ослепнет от света
зачарованных стран полуденных,
по созвездиям южным
пусть отыщет дорогу обратно,
вместе с грузом ненужным
к берегам подойдет аккуратно.
И, пока не забыла,
их толпа допытает, наверно,
сколько выпито было,
чем кормили в прибрежных тавернах.
Этак вас доконали!
На руках ведь едва не носили.
Все про все разузнали,
золотого руна не спросили.
Вновь гадалка гадает,
по ладони соломинкой водит,
сколько сил пропадает,
сколько жизни впустую уходит.
Но затоплены трюмы
древней лодки, волнами пробитой,
ходят поверху думы,
не ища красоты позабытой.
Светлой памяти Николая Старшинова
Сожалеть об утраченном поздно.
И куда за подмогой пойдешь?
На единственном поле колхозном,
как положено, вызрела рожь.
Еле слышен, развеян по воле
гул мотора – гляди и гадай:
может, это последнее поле,
может, это последний комбайн!
Весь в пыли, не растерян нисколько,
и откуда сыскался таков —
без обеда работает Колька,
без подмены трубит Куликов.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу