Адам Мицкевич - Стихотворения. Поэмы

Тут Графа обдало холодною водою,
Невольно сбавил тон, смущенный простотою:
«Прошу прощения, я помешал забаве,
Паненка на меня теперь сердиться вправе.
Спешил я к завтраку, кружить не захотелось,
И мимо вас пройти я на себя взял смелость.
Тропинка через сад короче и прямее…»
«Пан, вот она, тропа, ступайте же скорее, —
Сказала девушка, — но грядок не топчите!»
«В какую сторону идти мне, покажите!»
Казалось, девушка не поняла, в чем дело,
И с любопытством вдруг на Графа поглядела:
Как на ладони дом, видна к нему дорога,
Чего ж расспрашивать? А Граф искал предлога
Продолжить разговор, допытывался снова:
«Паненка здесь живет, в именье Соплицово?
Как вышло, что еще мы не встречались с нею,
А может быть, она приехала позднее?
Паненкино окно не там ли, за листвою?»
Но девушка в ответ качала головою.

Он думал: «Хоть она не моего романа,
Но как же хороша молоденькая панна!
Высокая мечта, порыв души великой
Невидимо цветут, как роза, в чаще дикой,
Но если вынести ее на свет оттуда,
То явится глазам невиданное чудо!»

Меж тем садовница тихонько встала снова,
Ребенка подняла, взяв за руку другого,
И прочих погнала перед собой, как стадо
Гогочущих гусят, из молодого сада.
А Графу, уходя, сказала: «Пан, быть может,
Птиц разбежавшихся загнать в хлеба поможет?»
«Мне, птицу загонять?» — Граф крикнул в изумленье,
Но девушка уже исчезла в отдаленье;
Лишь увидал в листве, поникнувшей от зноя,
Глаза, блеснувшие живой голубизною.

Но Граф не уходил и вдаль глядел уныло,
Остыл он, как земля, когда зайдет светило
И все погаснет вдруг, утратив очертанья…
В мечтах забылся Граф, — не помогли мечтанья;
От грядок, от кустов свои глаза отвел он:
«Нет! Мало я нашел, а был надежды полон,
Когда по грядкам полз, плененный незнакомкой,
Горела голова, стучало сердце громко,
Манила девушка несбыточной мечтою,
Я столько ждал чудес, увлекшись красотою,
Все вышло иначе — убого, неприглядно:
Прекрасное лицо, зато сама нескладна.
Округлость туежных щек, румянец ярко-алый
Здоровье выдают и простоту, пожалуй.
Но мысли спят еще в душе неискушенной.
Не светский разговор, учтивости лишенный…
Воскликнул наконец, в сердцах кляня простушку:
«За нимфу принял я гусятницу, пастушку!»

А с нимфою ушло и все очарованье,
Прозрачность воздуха и красок сочетанье.
Увы! За золото он принимал солому!

Теперь, однако, Граф все видит по-другому,
Глядит на пук травы, обвязанный метлицей,
Что перьями считал, и сам себе дивится!
Рог позолоченный, сиявший красотою,
В действительности был морковкою простою!
Мальчишка грыз ее с завидным аппетитом,
Разочарованным казался Граф, сердитым…

Так одуванчиком прельщается ребенок,
Не выпустит цветка из пухленьких ручонок,
Захочет приласкать, дохнет — от дуновенья
Пух разлетается в единое мгновенье.
На голый стебелек, совсем неаппетитный,
С отчаяньем глядит ботаник любопытный.
Тут, шляпу на глаза надвинув, без оглядки,
Граф поспешил назад, и наступал на грядки,
И огурцы топтал с цветами без пощады,
Пока не миновал затейливой ограды.
«Зачем я спрашивал, как ближе выйти к дому,
А что, как передаст слова мои другому?
Пойдут искать меня и не найдут… о боже!
Подумают — бежал! На что это похоже?
Не воротиться ли?» Граф колесил по саду,
На бедных огурцах срывал свою досаду,
Пока не увидал кратчайшую дорогу,
Которая вела к знакомому порогу.
По ней он и пошел и, как воришка ловкий,
Что, заметая след, уходит из кладовки,
Назад не поглядел и не убавил хода
(Хоть не следил за ним никто из огорода).

Закинув голову, хитрец глядел направо,
А там раскинулась зеленая дубрава.
Там, словно по ковру с узорными цветами,
Под бархатистыми, нависшими ветвями
Фигуры странные сновали в отдаленье,
Как будто под луной кружились привиденья:
Мелькали призраки в одеждах узких, странных,
В накидках и плащах, широких полотняных,
Простоволосые и в тюлевой повязке,
Подобно облаку причудливой окраски,
Под ветром полосы цветного шарфа вьются
И, как хвосты комет, за духами несутся.
Иные призраки, уставясь вдаль куда-то,
Бредут, как будто бы лунатики, со ската,
Другие замерли, впились в траву глазами,
Сказал бы: приросли к поляне этой сами,
Те смотрят в сторону, ленивы, полусонны,
Те наклоняются, как будто бьют поклоны.
Вот сходятся они, не обменявшись словом,
Опять расходятся в молчании суровом.
Граф объяснить себе не мог немых движений,
Не елисейские ль расхаживают тени?
Те, что не ведают ни боли, ни страданья,
Ни радостей любви — бесплотные созданья…