Адам Мицкевич - Стихотворения. Поэмы

Среди таких полей, на берегу холмистом,
Где пробегал ручей с журчаньем серебристым,
Шляхетский старый двор стоял в былые годы,
Скрывали тополя его от непогоды,
И стены за листвой зеленой, вырезною
Издалека еще светились белизною.
Уютный старый дом, и рига там большая,
И скирды перед ней — приметы урожая;
Не могут под стрехой все скирды поместиться,
Недаром славится литовская пшеница!
И видно по снопам, несметным и душистым,
Которые блестят, как звезды в небе чистом,
И по числу плугов, что пар ломают рано
Под озимь на нолях рачительного пана,
Взрыхленных хорошо, как в огороде грядки,
Что дом зажиточен, содержится в порядке,
А по распахнутым воротам Соплицова
Видать, что не найти гостеприимней крова.

Вот бричка въехала в раскрытые ворота,
И шляхтич, осадив коней у поворота,
На землю соскочил, а кони без надзора
Лениво доплелись до самого забора.
Все тихо во дворе и на пустом крылечке,
А на дверях засов и колышек в колечке.
Приезжий ждать не стал, пока придет прислуга,
Но снял засов и дом приветствовал, как друга.
Он не жил здесь давно: всё изучал науки
В далеком городе, где изнывал от скуки.
Теперь он радостно поглядывал на стены
И в комнатах искал глазами перемены.
Все та же мебель здесь расставлена в порядке,
Средь этих кресел он играл, бывало, в прятки.
Но меньше стали все знакомые предметы,
Как будто выцвели старинные портреты,
И на одном из них Костюшко вдохновенный,
Стоит в чемарке {234} он, сжимая меч священный {235} ,
Вот этим же мечом, перед святым подножьем,
Трех деспотов изгнать клялся он {236} в храме божьем
Иль честно умереть. Вот Рейтан {237} на портрете,
Без вольности былой не мыслит жить на свете:
Сверкает нож в руке, решенье непреклонно,
Раскрыты перед ним «Федон» и «Жизнь Катона»,
А вот задумчивый красавец наш Ясинский {238}
И Корсак, друг его, с отвагой исполинской,
В окопах яростно дерутся с москалями,
А Прага вся в дыму, угрюмо светит пламя.
Куранты старые стоят в тиши алькова;
Приезжий видит их и радуется снова,
Как в детстве, за шнурок он ухватился смело,
И вновь Домбровского мазурка загремела.

Стремглав помчался он по светлой галерее,
Желая детскую увидеть поскорее.
Вошел и отступил, — да что ж это такое?
Здесь, что ни говори, жилище не мужское!
Но дядя — холостяк, а тетушка в столице…
Не экономка — нет! — живет в такой светлице.
Откуда в комнату попало фортепьяно?
Уж не гостит ли здесь молоденькая панна?
Все пораскидано, уют небрежный сладок —
Знать, руки юные творили беспорядок!
Кто платье положил на кресло у постели,
Расправив бережно оборки и бретели?
Расставлены горшки с геранью по окошкам,
С петуньей, астрами, гвоздикой и горошком.
Приезжий поглядел в окно — и вот так диво!
У края сада, где была одна крапива,
Дорожки пролегли, и в зелени несмятой
Английская трава перемешалась с мятой,
Пятерки римские в плетне, а у калитки,
Как пестрая кайма, мерцают маргаритки.
Должно быть, политы недавно были грядки,
Вон лейка полная стоит у чистой кадки.
Но нет садовницы. Когда ж уйти успела?
Калитка все еще легонечко скрипела,
Задетая рукой. След узкой женской ножки,
Босой и маленькой, лег на песок дорожки.
На мелком и сухом песке белее снега
След легкий; угадать не трудно, что с разбега
Оставлен ножкою, которая, казалось,
Уж так легка была! Едва земли касалась.

Приезжий не сводил с пустой аллеи взгляда,
Вдыхая аромат, несущийся из сада;
Потом прильнул к цветам, стоящим на окошке,
А взором побежал по беленькой дорожке,
Разглядывал следы и все искал беглянку,
Которая в саду трудилась спозаранку.
Внезапно девушку увидел на заборе,
Простоволосую, в бесхитростном уборе,
Едва прикрыта грудь косынкой кружевною,
А плечи юные сверкают белизною.
Так одеваются в Литве удобства ради,
Но принимать гостей нельзя в таком наряде,
И, хоть не угрожал никто ее покою,
Стыдливо девушка прикрыла грудь рукою.
Гость видел завитки густых волос коротких,
Накрученных с утра на белых папильотках,
Струящих тихий блеск сиянья золотого,
Как золотистый нимб на образе святого.
Лица не разглядел: склонясь вполоборота,
Глазами девушка вдали искала что-то;
Нашла, захлопала в ладоши восхищенно,
Как птица сорвалась и понеслась с разгона
По зелени густой, по клумбам, через грядки,
И по доске в окно взбежала без оглядки,
Впорхнула в комнату с улыбкою лучистой,
Быстра, легка, светла, как месяц серебристый.
Схватила платьице и к зеркалу пустилась,
Увидя юношу, внезапно так смутилась,
Что, платье выронив, как вкопанная стала.
Лицо приезжего мгновенно запылало,
Как будто облако столкнулось с зорькой алой.
Глаза потупил он в молчании смущенном,
Хотел заговорить, но отступил с поклоном.
И вскрикнула в ответ молоденькая панна,
Как малое дитя кричит со сна нежданно.
Он поднял голову. Да где же незнакомка?
Ее и след простыл, лишь сердце билось громко,
А он и сам себе не отдавал отчета —
То ль радостно ему, то ль стыдно отчего-то.