Наталья Загвоздина: Дневник. Продолжение

...А подержаться за руку, а встать
поближе у обрыва?..
Кто поменьше,
удержится на краешке, а кто —
усядется на стул, на два...
Не с ними
хотела бы на карточке одной
остаться полустёртой...

Эта жизнь живётся раз и набело.
Парит большая птица с новыми крылами,
отсель недосягаемыми нами.

Чу, девонька, красавица-душа!
Ничто не пропадает – было б только!
Не первой, не последнею дошла
до будущего... Вечного. Не долго
оплакивать и радоваться здесь,
где, как ни потянуться – не задеть
грядущее посмертно. Лишь – затем!

Тебя же – полюбила без затей.

По нетронутой заячьей – по
кислой травке не сладко ходить...
Запрокинуто мая чело
высоко, разнотравьем кадит

жаркий полдень... В его глубине
всяк не целое – целого часть...
И зелёный убра́н кабинет
белизною прозрачною чаш.

Крошка-венчик, застенчив и мал,
схорони человечью печаль!
Двадцать первый не выпитый май
от начал безнадежно почат...

Не воротишь, что минуло. Тут
обретай снова душу свою.
И не думай, о чём на лету
в ухо призраки песню споют.

Двадцать первый непрожитый век
наступает с не майской тоской.
Поднимаются венчики вверх
и – лежат у меня под носком...

Соловей – не разбойник, не тать —
заливается... Майский разлив...

Уплываю. Не выплыть, не встать,
не попятиться – в землю вросли
было ноженьки...
Впредь плавником
разворачивать, прямо глядеть
в зенки чудищу – запросто съест...

«Знатоки» – пострашнее – людей
в океане пожизненном есть...

Ночные звуки, медный камертон
и голос тихий
заводят сердце заново, мертво
что было, тикать
велят расстроенным часам,
скрепляют вехи...

Глядишь, и дышишь нынче сам,
и любишь – с верхом.

Родная кровь, что миру синевой
отсвечивает в жилке,
восставит стержень становой
движеньем жизни.

И ты, впотьмах, посереди
ночного плена
вновь осязаешь – се Един,
разлука тленна.

Ночные жители – слова,
что к свету стайкой
упорно лепятся, в овал
слетаясь – стадо

закла́нное... но не зазря,
ожога ради —
так Божий охраняет зрак
в земной ограде.

Покачаться на каждом листке
новорожденном – майское племя,
с каждой пташечкой вылить словцо...
Посидеть на живом лепестке,
отдыхая от долгого плена...

И остаться Отцовой овцой,
и уйти с «человеков ловцом».

В мае – хочется. Просится – жить.
С каждой пташечкой с веточки – вжик...
Где ты, умница? Вешний простор...
Не взлетает овечка на спор...

Други – недруги, май-то на что?
Он опять соблазняет мечтой.
И опять отцветает в кустах...
И бессмертная тайна – густа.

И лету радуясь, и щедрый славя день,
принявший из глубин
родительских, окучиваю тень
воздухов голубых,

где перья синие – лишь руку протянуть
и сбудется... Вотще.
Воспринятый в земную простыню,
заглядываю в щель

меж сферами... Не птичья благодать
там властвует уже.
И незачем, как дитяткам, гадать —
не синее ужель?

Мне в ухо дудочка вдувает, что жива
моя страна, пока жива народом,
которого призванье – пожинать
не сладкое... Сия печаль нарочна.

Нарочна жизнь. Раз взялся, так живи.
Сегодня май в своей последней трети.
И нету у живого сдешевить
ни шанса, чтобы после не ответить.

Отчирикать – как не было.
Где вы теперь, соловьи?
Не пошарить ли неводом,
далеко от земли заломив —
запрокинув, что моченьки
хватит, шею с подушным ярмом...