Наталья Загвоздина - Дневник. Продолжение

Уже маячат Киева кресты
и грезится течение Днепрово,
деревьев оголённые крестцы,
и даже выхожу к нему на провод.
И слушаю, и медленная речь,
с моим соединившаяся слухом,
течёт, как продолжают воды течь
Купели, – не сошедшихся заслуга,
а милость Вседержителя. На Русь
спустился Дух.
Каким сегодня дышим,
засовывая голову в нору
и поднимая туловище выше?

Который день не пишется письмо,
и загибаю пальцы друг за другом...
Завязываю весточки тесьмой —
ах, время! – как собрание упруго!

Письмо не пишется, хоть тресни.
Перечту,
что было и закончилось неслышно.
Плыву то по реке, то по ручью,
то по морю – а заплыла не слишком.

Переплыви великий океан
попробуй! – всё окажешься у края,
и пёрышко как ты ни окунай —
волна дала – волна сама украла...

Прилив, отлив... Качаясь на волне,
плывёшь то на маяк, то поневоле...
А волны всё свободней, всё вольней
движение... И... утонуть не больно.

Который день не пишется письмо...

Здесь место эпитафии. Итог.
Так речь плотна, что не вмещает знака
извне. И молча слушатель исторг
согласие, и сдал без боя знамя.

Певец – один. Как до́лжно, как велит
на-званье, нареченье. Тот, кто слышит,
без торга отзывается – велик
союз во имя и не может «слишком»

возвыситься. Здесь измеренью нет
подобия – на то иная мера.
Где сердце нерастраченное недр
стучит, там говорят единой верой.

Закат – как птичья грудка нежно-ал
и вспыхивает всполохом... Поближе
рябиновый атолл – не поклевал
его пернатый род, и рыбий... Лижет
огонь зари святые небеса.
Миг взвешивает краски на весах.
Пожар. Горим! Но всё бледнее, тише...
Грубы для ювелира пассатижи —
Вселенной инструмент годится всяк.
Кончается ноябрь... как есть босяк.

Ни снега, ни тепла – ноябрь прошёл по весям.
Того гляди вручит владенья декабрю.
Где декораций склад, куда костюм повешен,
признается ль тогда пришельцу-дикарю

(без грелки и манер)? Уж тот возьмёт за горло.
И будем вспоминать ещё: «ноябрь, ноябрь...» —
чуть теплится его свеча, слегка прогоркло
дыхание земли, поставленной в наряд

без отдыха и сна. А нам – одни поблажки.
Где б ни были – за тем и ходим по пятам...
И даже под ногой клочок кленовой плашки
на радость – вместе с ним гуляем по путям...

Так грустно, как на дне
колодца.
Только звёзды открыты очесам.
И нечем в темноте как будто уколоться,
и солнце – по часам.

Вот так, глаза в глаза, проходит жизнь —
на запад направлены лучи.
Там, в девственной тиши,
с тобою жить нам завтра – обещаны ключи.

Забраться б в прошлое, как в зыбку,
и забыться. Заснуть ли, задремать...
Не быть теперь, когда уже не всыпать
(здесь вводится remarque...)
за... шалости? (ах, если бы!) – по списку...
А в колыбельке – рай.
И слышится ответное: «Поспи ты...
Но не ложись – на край».

Флоренция на Куполе. Под ним.
Воздушный шар. Земное искушенье.
Летаешь и спускаешься во дни
златые, не изведав искаженья,

не зная, что назначено потом...
На Купол, где светло, как перед Входом!
Где двери в Рай, забудется ль про то?
Живём и забываем год за годом...

Разойдёмся любить. Неделимы останемся впредь.
Только целым живёшь. Лоскутны́м укрываешься только.
Лоскуточки не в счёт. Математика вся под запрет
отправляется, друг, если время сбивается с толку,

когда любит душа. Не прибавить к тому, не отнять.
Это полное. В нём, как ни ткнись, всё войдёшь в середину.
Где расходятся в жизнь, как круги золотые, от нас
жажда правды и лжи невозможное – не под сурдинку.