Всеволод Емелин - Götterdämmerung - cтихи и баллады

Отпусти меня, Снегурочка, отпусти,
Никакая ты не Снежная королева.
Мишура твоя облезлая не блестит,
И та водка, что мы пили с тобой, абсолютно
левая.

Герда, сестренка, оторвись от теплой печки,
Приезжай скорей за поседевшим братцем
Каем.
А не то он сложит из льдинок слово “вечность”,
И окажется, что это банька с пауками.

Блажен, чей день рожденья пал
На месяц Рамадан,
Когда Аллах пророку дал
Божественный Коран.
Плесни в пластмассовый бокал
Окопные 100 грамм.
За президента мусульман,
Буддистов и христиан

Пусть выпьет зек и выпьет мент,
Грузин и осетин.
Здоровье, мистер президент,
Ведь вы у нас один

От Кондопоги до Чечни,
Где юбиляр Рамзан
Пьет в его честь все эти дни
Дозволенный нарзан
(А я, как добрый христьянин,
Нажрусь, словно баран).

(Мой день рожденья в прошлый год
Случился на Страстной,
И я, нажравшись, словно скот,
Ушел в глухой запой.
Никто, надеюсь, не берет
Пример печальный мой).

Гнилые десны обожжет
Колючее вино.
Октябрь — он месяц еще тот,
Штурмуют казино,
И 93-й год
Забыт уже давно.

Так многое в в семь лет вместил
Во зле лежащий мир.
Один поверженный кумир
В бараке пьет чифир.
Так с днем рожденья, гражданин
Товарищ командир.

Тех принял лондонский туман,
Подлодку океан,
Исламских воинов — Рамзан
(А там уж и Ливан).

Год за два или за три год
Последние семь лет,
Глушитель кто-то навернет
На верный пистолет.

А в Стрельненском дворце уют.
Собрав за стол семью,
Ему родные пропоют
Хеппи бездей ту ю…

Виновник торжества за стол
Присел под дружный гул,
Но кто-то тщательно на ствол
Глушитель навернул.

Очередной стакан налит,
Дрожит осенний лист,
А за стеной то ваххабит,
То русский гад фашист.

А то грузинский спецагент
С отравленным вином.
Не спите, мистер президент,
Не забывайтесь сном.

Готовят Лондон и Нью-Йорк
Очередной скандал.
В сырых кустах товарищ волк
Кого-то подъедал.

Не больно-то понтуйся здесь,
Нишкни, товарищ волк.
Ведь на тебя в управу есть
Кремлевский, грозный полк
Большие батальоны есть
И “Запад” и “Восток”.

Но он не спит, товарищ волк,
Он точит острый зуб.
Все ждали именинный торт —
К столу подали труп.

Так подает знаменье рок
Для тех, кто очень крут.
Кто ждет торжественный пирог,
Тому приносят труп.

Он вышел в коридор дворца,
В мышиное одет,
И грусть текла с его лица,
Какой не видел свет.
Но грусть, какой не видел свет,
Плыла как тьма из глаз,
Из кабинета в кабинет
Среди скульптур и ваз.

И простирался этот взгляд
Все дальше на восток,
Там, где его электорат
Мотает вечный срок.

Где затихает весь пиар,
Смолкает нарратив,
Где только скрип железных нар
И контролер ретив.
И черный ворон крикнет: “Карр!”
Сизиф, Сизиф, Сизиф…

Понятно, что зимы не будет,
Настал кирдык моей Рассеи.
Чему-то радуются люди,
А мне бы в петлю, как Хусейну.

Вот говорят, набухли почки,
Их что-то мне не попадалось.
И выросли в лесу грибочки,
Но я не Кастанеда Карлос.

Сырая каплет мгла с карнизов,
А снега нету, нету, нету
На радость дворникам-киргизам
В демаскирующих жилетах.

В метро осматривают рельсы
И отключили телефоны,
Блуждает выговор еврейский
По офисам редакционным.

Твердит о тяжести ответа
За отрицанье Холокоста,
И новый Эйхман входит в гетто,
Чтоб ямы вырыть всем по росту.

Вот пролетел могучий “Хаммер”,
Мне брюки чистые забрызгал.
О потеплении глобальном
Поведал хриплый телевизор.

Восстала на людей природа,
Как сообщил проклятый ящик.
Растет двуокись углерода,
И ежики не впали в спячку.

И скоро вся планета станет
Огромной жаркой Хиросимой,
Где только ежики в тумане
Плывут в тоске необъяснимой.

Плывут над черным бездорожьем
К Москве, сверкающей так ярко,
Где я, с похмелья, словно ежик,
Не сплю, а тихо жду инфаркта.