Всеволод Емелин - Болотные песни

Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Спасибо», тем больше прекрасных произведений появляется на свет!

Всеволод Емелин умеет делать из истории стихи. Эти стихи — о недавней истории. Она, может быть, даже еще не кончилась. Емелин идет по пятам истории — длящейся истории протестов, — ловит приметы, выстраивает в ряды. Превращает хаос общего многим переживания в порядок поэтической речи.

Стихи — это ведь и есть порядок, способ противостояния хаосу.

Приметы — предметы, герои — вот они, всем памятные: белая ленточка, фантазией государя превращенная в презерватив, агитационный танк, на котором ехали-ехали, да так никуда и не приехали ряженые рабочие из Нижнего Тагила. Ксения Собчак, Кристина Потупчик, Чулпан Хаматова, Борис Немцов. Те, кто стоял на трибунах, и те, кто толпился вокруг, — вольные криэйторы с Болотной, подневольные работяги с Поклонной. Анчоусы, хомяки, бандерлоги, рассерженные горожане. И так далее, и так далее, и так далее. Едва ли вы успели это все забыть, уважаемый современник, а если забыли — вспомните, наткнувшись на короткую, резкую строчку как на опознавательный знак.

Но на самом-то деле поэт ведь не газетчик. Не в том мастерство, чтобы напихать в строку все это революционное лыко. Очевидно, Емелин делает что-то еще.

Играет, например, на разнице смысловых курсов. В истории протестов, в недооранжевой нашей недореволюции с самого начала сильным был элемент игры — сложной, конечно, игры, балансирующей на грани. С одной стороны — веселые плакатики, ощущение удачной тусовки, когда все не всерьез, с другой — явная паника власти, шальная мысль — а вдруг? Раз так дрожат, может, и свалятся? А потом? А какое «потом», если все не всерьез? Зачем «потом»? Стоит ли теперь об этом думать?

Если относиться к творящемуся вокруг всерьез — поневоле впадешь в растерянность. Что, кстати, и происходит с героем одного из еме-линских стихотворений, который ищет, но не может отыскать ответ на вопрос: это до чего же надо было довести страну, чтобы он, вот он оказался у трибуны, с которой вещает «коллективный Шендерович». Да еще и в роли сочувствующего.

Но игра емелинская сложней. Он или возводит иронию в квадрат, доводит до абсурда — и тогда выясняется, что хипстера, который собирается на митинг словно на войну, ждет трагедия: враги загаживают ему фейсбук и твиттер. Или с нарочитой, наигранной, несерьезной серьезностью относится к речам вождей и действиям ведомых. Агитируя, например, за чтение никчемной книжки Джина Шарпа. Или вдруг ирония реальности с иронией поэта вступают в конфликт, друг друга пожирая, и за ерническими строками о предстоящей схватке либерала с бутылкой из-под абсента, в которой коктейль Молотова, разумеется, и консерватора на танке проступают черты настоящей гражданской войны. С убитыми сыновьями и плачущими матерями.

Уж чего-чего, а злобы-то в людях хватает, поэту ли не знать. Чтобы поубивать друг друга, никаких особых талантов не надо, было бы желание.

Но есть, конечно, и еще кое-что помимо времени. Есть вечность, в которой ничего не меняется, все застыло. В том числе и потому, что в вечности — всегда зима. Там нет «мутона», «яиц-пашот», «Канделаки», «айпеда», «абсента», «честных выборов», «Единой России», прочих необязательных вещей. Жизнь там очищена от лишнего, доведена до состояния полированной кости. Там смерть, там любовь, тоска, порождаемая этими двумя, и еще тоска от нищеты, от безысходности, и водка, которой тоску глушат.

И настоящая революция, говорит нам поэт, случится тогда, когда в городе запретят продавать водку.

А пока продают, поэт не без некоторой отстраненности смотрит вместе со своими героями из вечности на всю эту смешную или страшную суету. Вот именно это Емелин умеет, как никто, — увидеть за временем вечность и показать, заставить видеть вечное того, кто его стихи берется читать.