Эмили Дикинсон - Стихотворения

Как видим, себя она считала доверенным лицом Природы, посредником между нею и людьми. Но она хотела бы получать вести и от них, то есть иметь обратную связь, как мы говорим сейчас. Писем от друзей ей было явно мало. В ее собственных письмах мы часто встречаем жалобы на одиночество. «Ничего не случилось, кроме одиночества, — слишком обыденная вещь, чтобы упоминать о ней» (7 октября 1863 г.) [199]. «(…) Я не выхожу за пределы усадьбы отца — ни в другой дом, ни в другой город» (июнь 1869 г.) [200]. «Ужасное одиночество убивает меня» (октябрь 1879 г.) [201]. «Я никуда не хожу, но участок огромный — я почти путешествую по нему» (около 1881 г.) [202]. Мы были, пожалуй, несправедливы по отношению к Т.У. Хиггинсону, подчеркнув выше его ординарность — кое в чем он все-таки сумел разобраться. В ответ на одну из жалоб своей корреспондентки он отвечал: «… Человек, устремляющийся мыслью так далеко и испытывающий такие озарения, как Вы, везде будет в изоляции» [203]. Он как бы утешал ее: мол, что ж тут поделаешь, если вы устремляетесь мыслью так далеко. Ему оставалось понять еще только одно: что одиночество Эмили Дикинсон было плодотворным, поскольку она тяготилась им и пыталась преодолеть его своим творчеством, что ее одиночество рождало подчас гениальные стихи.

Мы цитировали в самом начале статьи ответ Эмили Дикинсон на вопрос Хиггинсона о ее друзьях: «Холмы, сэр, и Закаты, и пес — с меня ростом — которого купил отец» [204]. У нее были, конечно, друзья и среди людей, но вопрос о друзьях слишком интимный, чтобы откровенно ответить на него незнакомому человеку. Друзья были, но их было мало. «У меня очень мало друзей. Я могу сосчитать их по пальцам — и еще останутся пальцы», — писала она в 1860 г. Сэмюэлу Боулзу [205].

Видеться с ними приходилось редко, так как жили они в других городах. Эмили беседовала с ними в письмах. Даже своей невестке Сьюзен, которая многие годы была ее самым близким другом и конфиденткой и жила в соседнем доме, она писала письма и записки, когда болела и не могла выходить из дома. К дружбе Эмили Дикинсон относилась ответственно, считая, что дружба, как и любовь, должна быть деятельной. «Очень мало, даже в лучшем случае, можем мы сделать друг для друга, — писала она тому же G. Боулзу, — но мы должны делать это — должны летать — иначе все наше улетит от нас!» [206]. Смерти друзей были важными вехами ее жизни. В 1853 г. умер Бенджамин Франклин Ньютон, который хотел видеть Эмили знаменитой поэтессой. В 1878 г. умер Сэмюэл БоуЛз, частый гость дома Дикинсонов. В 1881 г. умер Джосайя Холланд, которого Эмили очень чтила, хотя и переписывалась в основном не с ним, а с его женой. В 1882 г. умер Чарлз Уодсворт, отношения поэтессы с которым до сих пор не прояснены. Одной из последних таких вех стала смерть судьи Отиса Ф. Лорда в 1884 г., с которым Эмили Дикинсон душевно сблизилась в последние годы его жизни, после того как он овдовел, и чуть даже не вышла за него замуж (единственный подобный случай в ее биографии). По поводу его смерти она писала своим кузинам Луизе и Фрэнсес Норкросс: «До тех пор пока не умрет лучший друг, мы думаем о восторге безлично, но затем открываем, что друг был той чашей, из которой мы пили этот восторг, еще не сознавая, что мы пьем» [207]. И в том же письме она приводит свое четверостишие, строка которого «Утраты уменьшают нас» (177/1605) повторяет мысль, высказанную Джоном Донном в одной из его проповедей: «Смерть каждого человека умаляет и меня». Дружба и друзья были темой нескольких ее стихотворений.

Чем меньше у нас друзей, тем больше мы их ценим, тем острее переживаем их утрату.

Но поэтессу «уменьшали» не только утраты близких друзей, ее умаляла любая смерть, будь то смерть маленькой дочери ирландцев-переселенцев, живших по соседству, или гибель на войне молодого земляка. Только так — через потери — и воспринимала она Гражданскую войну 1861–1865 гг., совершенно не интересуясь ее ходом. Она была далека от политики, что неоднократно подчеркивала. «“Джордж Вашингтон был Отцом нашей страны” — “Джордж Кто?”. В этом для меня вся политика — но в то же время я люблю барабан» [208], - писала она Элизабет Холланд. «Когда на самом деле началась война?», — писала она Элизабет Холланд. «Когда на самом деле началась война?», — спрашивала она у своих кузин [209]. Война началась в апреле 1861 г., когда мятежники-южане в г. Чарлстон (Южная Каролина) осадили форт Самтер, гарнизон которого отказался покинуть укрепления. Об этом Эмили Дикинсон наверняка читала в регулярно получаемой ее отцом газете «Спрингфилд Дейли Рипабликен», но ей важно было лишний раз подчеркнуть свое равнодушие к политике. Да, она любила барабаны, но не военные, а те, которые участвовали в цирковых процессиях, наблюдаемых ею из окна каждое лето. Она всей душой была за отмену рабства. Но ведь ее земляки умирали не столько за свободу негров, сколько за сохранение целостности Союза, и это ей было вряд ли понятно. Для нее каждая личность была суверенной державой.