Михаил Цетлин (Амари) - Цельное чувство

Может быть, когда и мой
День устало оскудеет,
В небе алою каймой
Предвечерний свет зардеет.

И в последний раз душа
Будет рада пред закатом
Надышаться, не спеша,
Жизни влажным ароматом.

Теплым, всюду разлитым
Так прощально, несказанно,
Словно этот тихий дым
Розоватого тумана.

Он обнажал свой кинжал
Быстрый и острый,
И магический круг
Точным движением рук
Им обводил вокруг
Граф Калиостро,
И шептал он слова,
Слышимые едва:
«Гелион, Мелион, Тетраграматон».

О, мистагог и мудрец
Неаполитанский!
Жаждущий чуда сердец,
Душ легковерных ловец,
Древней мистерии жрец
И шарлатанской!
Был твой обилен улов,
В чем была сила тех слов:
«Гелион, Мелион, Тетраграматон»?

Слышишь ли бурю вокруг?
Мы погибаем!
Где же магический круг?
Как победим мы испуг?
Что же мы можем, мой друг,
Что же мы знаем!
Не прошептать ли слова,
Слышимые едва:
«Гелион, Мелион, Тетраграматон»?

Все было юно, стройно, ярко, ново,
Ты в жизни жил на вечном новосельи,
Твой смех звучал так, как само веселье,
Мудрец и лжец волшебный Казанова!

Был мир всегда сверкающей обновой
Тому, кто пил, не ведая похмелья,
Ток колдовского, пьяного, хмельного,
Не чертом ли настоянного зелья!

Твоих воспоминаний вереницы
До сей поры горят и жгут страницы
(Прочесть не грех их, — в них ведь нет греха,
Ни мании высокой Дон Жуана),
А просто сипловатый, чуть-чуть пьяный
Победный крик горлана петуха!

А:
Увядающей розы
Вокруг нас аромат.
В томной кротости позы
Твоей — есть закат
Увядающей розы.
И для чуткого слуха
Ты напомнишь на миг
Ту, чье нежное ухо
На коленях моих
Лежало покорно,
Но не слыша упорно
Молений моих.

Словно прежнее имя,
Словно ты — это та,
Чьи уж были моими
Когда-то уста.

В:
На увядшую розу
Непохожа душа.
Лишь внезапна — как грозы —
Любовь хороша!
И давнишние слезы
Твои осуша,
Ищет взор в твоих взорах
(Как вернувшись домой)
Признаний, в которых
Ты всегда будешь мой.
Я себя обнаженной
Вижу в них отраженной.

И желанья встревожа,
Я хочу, чтоб потом
Они умерли тоже
На ложе моем.

Вам суждено из своего стакана,
Из кубка пить большого своего.
На нем узор особого чекана,
Какого в мире нет ни у кого.

В Ваших стихах дар сладкого обмана,
Неизъяснимых звуков волшебство,
Изысканная тонкость филигранна,
Упрямого искусства торжество.

Вы в мире жрец. Курится Ваш триклиний,
И через дымы, что встают, виясь,
Весь мир окутан в влажный блеск павлиний.

И в завитках декоративных линий
В глубоких слов мерцающую вязь
Растворены земная боль и грязь!

Ты мила, американка,
Грациозна и ловка,
Ты, как девушка-спартанка,
За мячом бежишь, легка.

И милы, милы мне тоже,
Словно кисловатый плод,
Тонкость рук и смуглость кожи,
Некрасивый детский рот.

Ты, как юркий ящеренок,
Любишь солнце, любишь зной,
Ящеренок иль ребенок,
Пьяный светом и весной.

Ты не знаешь, что такое
Тяжесть, горе, правда, ложь,
И веселой и простою
Светлой жизнью ты живешь.

По утрам смеешься звонко,
Плачешь, может быть, чуть-чуть,
Грациозной амазонкой
По утрам свершаешь путь.

И за книжкою лениво
Коротаешь вечера,
Чтоб заснуть и встать счастливой,
Завтра так же, как вчера.

Осенью лелеять грустно грезы,
По утрам сходить в прохладный сад,
Видеть, как, сияя, гаснут розы
И как зреет дикий виноград.

Днем в лучах нежарких и блестящих
Засыпать в желтеющей траве,
Просыпаясь, видеть птиц, горящих
Золотом в вечерней синеве.

Милые мерцающие руки
В сумеречных комнатах ласкать,
Из рояля вздохи, стоны, звуки
Сладостно и долго извлекать.