Иван Рядченко - Время винограда

21
В далекий день, легендой ставший
для всех — живых и мертвых — рот,
в штаб генерала вызвал маршал,
со славой возглавлявший фронт.
— Знакомься — данные разведки:
координаты и квадрат.
Тут ставка фюрера: пометки
перенеси на карту, брат.
Задача в двух словах такая:
ты поднимаешь крылья в бой,
собой люфтваффе отвлекая
на этот клип ценой любой.
Бомбежку поведешь пошире,
чтобы фашист поверил, гад,
что точно вклиниться решили
мы в этот дьявольский квадрат.
Пускай подтягивает танки,
пехоту — пусть войдет в угар,
а мы тем временем на фланги
обрушим режущий удар.
Знакомься быстренько с приказом —
и в путь! Вопросы?
— Просьба есть.
Сбит у Днепра фашистским асом
начштаба мой…
— Плохая весть.
Такая бурная эпоха
нам, генерал, с тобой дана.
И все мы смертны — это плохо.
Узнать бы: смертна ли война?
Но в предсказанья верю слабо…
Иди. Пришлю тебе начштаба.—
И Климов козырнул
и вылез
из блиндажа в седую муть.
На все колеса быстрый виллис
наматывал обратный путь.
И мог бы убаюкать виллис,
да только полон рот забот…
О, если б Ване хоть приснилось,
кого начштабом фронт пришлет!
Но вот в его блиндаж рабочий
вошел полковник, фронтовик.
Как будто гром, в двенадцать ночи
он перед Климовым возник.
Спокойно щелкнул каблуками
и руку взял под козырек.
А у Ивана — кровь толчками…
— Ты?.. Вы? Зачем? Мне тесно с вами…
Вы зря забыли мой зарок!
Чтоб мы, нося вражду глухую,
,не наломали с вами дров,
проситесь сразу в часть другую
и уходите, Шинкарев!
Коль порох есть — возможна вспышка.
К чему самим искать беду?
— Что ж, генерал, а вы… мальчишка.
Нет, никуда я не уйду!
Ведь мы сейчас в одном полете,
он выше наших личных трасс.
Я — летчик. В гроб меня пошлете —
я точно выполню приказ.
Не раз мы воевали рядом,
и вам известно: я не трус…

И Ваня понял: станет адом
их неестественный союз.
Но тут припомнил не уставы,
а всех, кто пал на поле славы,
взглянул па Дмитрия, вздохнул:
— Ну, что же… может быть, вы правы,
война не ждет. Берите стул…

22
Негромкая ночь на войне.
Распластаны карты-трехверстки.
Колышется тень на стене,
скрипят под подошвами доски.
Снарядная гильза чадит —
ночная пугливая птица.
Всю ночь авиация спит.
А вот генералу не спится.
Он ходит.
Садится за стол.
Он смотрит на тени сурово.
Подвел его маршал, подвел —
зачем он прислал Шинкарева?
Былое сломало крыло
в полете, как глупая птаха.
Все то, что меж ними легло,
теперь поднималось из праха,
упорно в ночной тишине
вставало незримой стеною.
На самой великой войне
своей воевало войною.
Обида, не надо шуметь,
себя бесполезно дурачить:
ведь завтра на явную смерть
кого-то придется назначить.
Есть юность. А девушка в ней —
как свет до последнего вздоха.
Пускай ни о ком из парней
она не подумает плохо.
Но нет, генерал! Ты не прав!
Свирелька в тебе заиграла?
Есть точный армейский устав
и воинский долг генерала.
Лучи, мирный день торопя,
играют па маршальских звездах.
И маршал не пустит тебя
простым истребителем в воздух.
На пункте командном, как мозг,
ты нужен грядущему бою.
Ты словно решающий мост
в слиянии неба с землею.
Эмоции к черту! Война.
Победа является целью…

И нет ни покоя, ни сна
на нарах под жесткой шинелью.
И стонет утробно земля —
под взрывами камень дробится.
Трепещет огонь фитиля —
ночная пугливая птица.
Вскочил на заре генерал.
Побрился.
Продумал все снова,
затем адъютанта послал,
чтоб срочно нашел Шинкарева.
— Полковник, план действий таков:
как станет сигнал нам известен,
на цель поведу я орлов,
а вы остаетесь на месте.
Держите надежную связь.
Вам эта работа знакома.—
Нахмурился Дмитрий:
— Но вас…
— Лечу по приказу главкома!

23
И вновь зенитные сполохи,
разруха пулеметных гнезд.
Грохочет Марс!
И тяжки вздохи
больной земли, разбитых звезд!
И снова, крылья в небе вымыв,
бомбардировщики храня,
дерется лихо Ваня Климов,
живым выходит из огня.
Идет на вражеского аса.
Жмет на гашетку.
Пушка спит.
Домой!
Конец боезапаса.
Чуть зазеваешься —
и сбит.
На громы наседают громы.
Аэродромы где-то ждут.
Но видит Ваня:
сбит ведомый.
Над полем вспыхнул парашют.
В тылу врага спустился летчик,
почти мальчишка, комполка,
и Климов улетать не хочет
без боевого паренька.
Как прежде, презирая гибель,
решив, что смерть дразнить — не грех,
сажает Ваня истребитель
на залежалый черный снег.
Огнем блистая, вражья стая
бежит к машине напролом.
Но с пареньком Иван взлетает,
смерть оставляет под крылом.
Обратный путь.
Ушли машины.
Иван отстал.
Вдруг — «мессершмитт».
И трассы пуль тупых прошили
весь фюзеляж.
Мотор дымит.
Иван свой Як бросает резче
то вверх,
то вниз,
в крутой провал.
А кровь из рук пробитых хлещет
на каменеющий штурвал.
Круженье.
Приступы бессилья.
Огонь проходит по плечу.
Иль не успела ты, Люсия,
зажечь повторную свечу?..
Нет, врешь! Еще не расставанье!
В висках как будто быот часы…
Последнее, что видит Ваня —
наплыв бетонной полосы.