Пауль Целан - Говори и ты

По преданию, даже одежда Баал Шема обладала исцеляющей силой.

Целан здесь многократно ссылается на статью Вальтера Беньямина о Франце Кафке. Судя по заметкам на полях собрания сочинений Беньямина из личной библиотеки Целана, в первой строфе стихотворения Целан ссылается на пассаж, который выделил подчёркиванием: «безграничная продажность ещё совсем не худшее [качество чиновной шатии, засевшей в этих судейских канцеляриях]. Ибо натура их так уж устроена, что продажность — это последний проблеск надежды в их минах, на который ещё может рассчитывать попранное ими человеческое существо. Ибо в судах, конечно, есть своды законов. Только увидеть их нельзя, '…такое уж это, должно быть, правосудие, что приговаривают тебя не только без вины, но и в неведении',— начинает догадываться К. Законы и писаные нормы остаются в этом по сути первобытном мире неписаными законами. Человек может преступить их просто по неведению и тем навлечь на себя кару. Однако, сколь бы злополучно ни настигала кара не ведающего за собой никакой вины человека, наступление её с точки зрения права есть вовсе не случайность, а судьба, предстающая здесь во всей своей двойственности. Уже Герман Коген в одной из своих беглых заметок, характеризующих это древнее представлению о судьбе, называл этот момент 'прозрением, становящимся неотвратимым', так что кажется, 'что привычный ход событий и общий миропорядок сами содержат в себе причину, в силу которой происходит грехопадение'. Так же обстоят дела и с правосудием, открывающим против К. своё судопроизводство. Оно, это судопроизводство, уводит нас в правремена, в эпоху задолго до законов двенадцати таблиц, которые были одной из первых побед писаного права над первобытным укладом. Ибо здесь писаное право хотя и существует в сводах законов, но существует скрытно, негласно, благодаря чему первобытность, опираясь на такие законы, тем безнаказанней может творить свой безграничный произвол». (Перевод М.Рудницкого.)

Здесь Целан отсылает к рассказу Кафки «Соседняя деревня», процитированному и в статье Беньямина: «Дедушка, бывало, говорил: 'До чего же коротка жизнь! Когда я вспоминаю прожитое, все так тесно сдвигается передо мной, что мне трудно понять, как молодой человек отваживается ну хотя бы поехать верхом в соседнюю деревню, не боясь, я уже не говорю — несчастного случая, но и того, что обычной, даже вполне благополучной жизни далеко не хватит ему для такой прогулки'.» (Перевод Р. Гальперина.)

В знак памяти об умерших на еврейские могилы часто кладут камешки.

Имеется в виду Фридрих Гёльдерлин и его переводы из Пиндара. Целан ссылается на биографию Гёльдерлина Вильгельма Михеля, которую он в это время читал. Михель пересказывает случай, когда Гёльдерлин служил библиотекарем при дворце в Гомбурге и один из придворных отозвался о нём как о «и раньше полусумасшедшем» и добавил, что сейчас он «мучает Пиндара» («zackert am Pindar»), имея в виду переводы Гёльдерлина фрагментов из од Пиндара. Цезура — понятие из предисловий Гёльдерлина к его собственным переводам «Царя Эдипа» и «Антигоны» Софокла. В понимании Гёльдерлина, цезура — это поворотный момент в трагедии, который разделяет действие на две (неравные) части, организуя таким образом ход событий. Как в «Антигоне», так и в «Царе Эдипе» такую цезуру образует речь прорицателя Тиресия, когда он раскрывает трагическую судьбу героев. В черновых заметках Целан отмечает на полях своего стихотворения: «мучая Мандельштама», проводя таким образом параллель между гёльдерлиновскими переводами Пиндара и своими собственными — стихов Мандельштама.