Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Стихотворения и поэмы. Том 1

От суеты, не знающей любви,
их пробуди божественным волненьем,
их опрозрачни тем же озареньем
и голосом таким же позови...

Из губ за словом вылетает слово
и исчезает в сонной темноте.

Разбросаны вдоль края голубого
на недоступной тучам высоте,
все так же звезды зреют, созревают
и, повисая в черной пустоте,
безмолвие ночное отражают.

Я прохожу под этой тишиной
по округленным камням мостовой –
по каменным кускам земного хлеба,
которые Ты подал людям с неба.

Ты добр, но Ты пристрастен. Ты богат,
но скуп. Твой дорогой наряд
не крылья – камни на людские плечи.
И непонятны и случайны речи,
в которых души посвящаешь их.

Не знаю я Твоей небесной тайны.
Твои подарки, может быть, случайны,
и верно, в шутку, от избытка сил
Ты, разлетевшись пылью в небосклоне,
мир этот в тьму пустую уронил
и зачал дух в слепом зверином лоне.

И я, другим бессильный передать
Твой дар, Твой отблеск славы – благодать,
непостижимую тоску по внешнем свете,
я их верну Тебе, восторги эти,
чтоб стать, как все, слепым и злым опять.
Но до конца в хранилище сознанья
Твои составлю неземные знанья,
что Ты в меня вдохнул однажды Сам.
И, от земного скрыв непониманья
Твое названье, с телом по кускам
я незаметно людям их раздам.

Прости мое земное отреченье,
что я Твоей любви не перенес.

В последний раз приди, как дуновенье,
коснись моих развеянных волос.

Взгляни: взлетает над землей высоко
гряда как дым прозрачных облаков.

Мне будет здесь теперь не одиноко,
и возвратиться к тленью я готов
без горечи, без вздоха и упрека.

Вот новый трепет ощущаю я
внимательно, склонясь, вчитаться в просинь
лица земного, в круге бытия
вступающего в мертвенную осень.

Есть знак для сердца в этой синеве:
кружа, садится мертвых листьев стая
и смотрит ночь, по шелестам ступая,
на гороскоп созвездий. К тетиве
натянутой тумана припадая,
осенний ветер целится стрелой
в грядущий белый незванный покой...

Жизнь терпкая, насыщенная кровью,
зовет Меня с мерцающих небес,
зовет Меня и гневом и любовью
скатиться в бездну черную за лес;

принять ее напрасные волненья,
испить ее томительную страсть;
своей крылатой огненною тенью
к ее позору гордому припасть.

Чтоб в этой черной и зловонной пашне
Мне умереть простым льняным зерном,
но расцвести своей тоской всегдашней:
кусочком неба – синеньким цветком.

Чтоб искупить божественные клятвы,
родясь короткой радостью земной,
и в день кровавой и томящей жатвы
окончить подвиг незаметный свой.

Вечно может быть поздно и вечно мо-
жет быть рано все снова и снова касаться
губами поющей тростинки и черпать горстя-
ми со дна утомленного духа все новые пес-
ни.
Но с каждой весною чудесней скопля-
ются тени, загадочней падают звуки на дне
потемневших озер и всплывает узор на по-
верхности водной – узор отдаленных соз-
вездий.
И тише становятся песни – в пути, у
предела земного; и тело готово расти, как
прозрачная тень, в голубые пустыни ночного
сиянья и медленно таять в Твоей молчали-
вой улыбке.

С тех пор, как выйти духу на порог
из душной плоти стало невозможно,
меня зовет немолчным зовом Бог,
и все иное кажется ничтожно.

Мне сладко тело с духом сочетать,
мне сладко жить, мне сладко засыпать,
мне сладко петь, молчать стократ мне сладко
и слушать голос в сердце говорящий.

Меня влекут земной огонь и дух,
и мирный труд вдали от зла и славы.

Я так хочу, где сладко пахнут травы,
свой приклонить к земле и жизни слух.

В полях безгласных, позабыв о славе,
построить дом и в солнце выходить
к семье, сидящей за столом в оправе
веселых красок, чтобы, видя, быть ;

чтобы светились отраженно лица,
и человечий терпкий сок томил,
и даль снаружи, точно голубица,
благословляла дуновеньем крыл.

Дрожит и стонет, напрягаясь, дом
под старой ношей тьмы и тяготенья.

Я изменить не смею положенья –
жена уснула на плече моем.