Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Стихотворения и поэмы. Том 1

Под взгляд твоих очей я под-
хожу в печали: чтó ты такое,
жизнь? Ряд безвозвратных лет?
Твои сосцы нас горечью питали,
и ты для нас была скупа на свет.

...Пир гаснет свадебный. Вос-
торженной рукою ведет невес-
ту бережный жених, и взор ее
склонен в огне слезою, и шаг
ее и трепетен и тих...
...Опасливо на вечер опираясь,
старик считает звонкие круж-
ки; вотще ссыпает, страстью
задыхаясь, рукой дрожащей в тон-
кие мешки...
...С улыбкой, алой гордостью
дрожащей, смиряет муж горяче-
го коня, сверкает саблей звонкой
и разящей...

Но жизнь спешит, не в блес-
ке, не звеня.
Гроб приготовлен, вырыта
могила, и точит крест при-
вычная рука. Чья первая застынет
в мышцах сила, захлопнет гроб
сосновая доска? Любовь ли юноши
отсрочит миг расплаты, бо-
гатством ли подкупит жизнь
старик, и защитят ли бле-
щущие латы, и защитит ли
плач и дикий крик!..

Я подхожу к тебе в немой
печали; ты мне даешь печальный
свиток лет. Твои уста мои
лета считали, и в свитке
лет непредреченных нет.
Увы рожденному в мучениях
женою! Зачем, неопытный, свой
дух я усыпил. И дух мой спал,
повитый душной мглою, и видел
сон, а мнилось мне – я жил!

Мне Гамаюн поет лесные
песни, сквозь дрему шепчет в
золоте листва; за сказкой сказку
краше и чудесней в дупле бор-
мочет старая сова. Прилег на
грудь ласкающей Утехи. Мне
чешет волосы Утеха и смешит,
льет мед в уста, бросает
в рот орехи.
Мой звонкий щит в густой
траве забыт.
Но видно мне, чья шерсть меж-
ду корнями, чьи лапы свесились
в костер для темных чар,
чей смех звучит над спящи-
ми ушами, кто сторожит ча-
сами мой кошмар! И знаю я,
чего он ожидает: в послед-
ний миг он явится – в огне.
И мне унынье сердце наполня-
ет, и от него уже не скрыться мне.
Ей Господи! Как кратка ра-
дость была, как сладко там,
куда меня зовешь!
Но – бросить лес, мед выплес-
нуть... Где сила?! А Ты на бой
и в холод злой ведешь.

И в песнях дня я слышу зовы
смерти!
Что дышешь, солнце, душно,
как гроза?
Не верьте солнцу, бледные, не
верьте, скрывайте в страхе
слабые глаза!
В его дыханьи страшный
жар больного – мир, заражен-
ный им, без сил падет. Изо
всего дрожащего живого послед-
ний стон, последний вздох возь-
мет.
Под взгляд его безвольно ляжет
тело, да, тело белое упругое Твое,
которое всю жизнь о счастьи пело
и не успело сделать ничего.
В пустыне зноя хищными ша-
гами к тебе в обличьи черном
подойдет, надавит грудь мох-
натыми руками, руками горло
нежное найдет...
И вот, когда зареют в небе
крылья святого ангела тебя ме-
чом спасать, тогда, собрав пос-
леднее усилье, посмеешь ли о по-
мощи взвывать! Ты, отвергавший,
забывавший светы, за миг про-
давший, смявший чистоту; ты,
променявший строгие обеты на
хрупкую безногую мечту!
Нет, не протянет он на по-
мощь руку, подарит только
полный муки взгляд, и ты па-
дешь во тьму, в глухую муку,
и не вернешься к нам уже назад.

Раскрыта книга на столе мо-
ем, две свечки бледные стоят
над ней на страже.
Я с жуткой мглой, с ночною
мглой вдвоем, но нет со мной
тоски лукавой даже.
Не на страницах долгий взгляд
лежит и к ним еще не прика-
сались руки,– молитвенник в
руках моих раскрыт, и взор
горит огнем сладчайшей муки.

Я зажигаю кроткий свет лам-
пады, я осеняюсь знаменьем кре-
ста, в мольбе склоняюсь к пли-
там колоннады перед распять-
ем сладкого Христа.
И каждый раз ко мне подхо-
дит кто-то: я слышу шопот,
четок хруст ловлю.
Но, сок допив молитвенного
сота, уже его вблизи не застаю.
Кто этот инок? верно, не
узнаю,– зачем молиться любит
он со мной? Но в сердце ра-
дость смутно ощущаю, соприка-
саясь с тайною страной.

Сегодня я сквозь сон услышал
пенье... И поступь чью-то в
пеньи я слыхал.
Я часто раньше слышал так
сомненье, но этот шаг мой
сон не прерывал. Не прерывал,
не подымал с постели и не
бросал на жосткий пол в
мольбе. Шаги вдали как му-
зыка звенели, и песнь вдали –
спокойный гимн Тебе.

Дни бегут точно легкие серны,
невозвратной текучей воды.
Как на лошадь не вскочишь
на серну, не оденешь на серну узды.