Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Стихотворения и поэмы. Том 1

Вокруг молчала смрадная тем-
ница. Я бился в ужасе
и скреб осклизлый рот.
Порой под факелом в дверях
мелькали лица, и я вставал и к
ним покорно шел. Не разгадать по
сводам коридоров, по их глазам, по
гулкости шагов... Нельзя унять сер-
дечных переборов, нельзя сказать: сего-
дня я готов...
Палач в обличьи черном и ужа-
сном, плач жертв его и дикий
страшный крик... Перед лицом
жестоким и бесстрастным я
сам терял и разум и язык. Я
подходил к ужасному допросу.
«Где жил ты раньше?» – «Жил? Сре-
ди людей, где домики спускаются
с откоса среди садов и золотых
полей».
«Что делал ты?» «Я жил в
своем стремленьи и жизнь борол
в стремлении своем». «Ты жил
всегда от всех в уединеньи.
Что делал ты в уединеньи том?
Зачем людей ты избегал, несча-
стный, что делал ты один в ти-
ши ночей? Какою силой темной и
опасной всегда чуждался девичьих
очей?»
Я отвечал, что ложь мне неизвест-
на, что темных сил я никогда не знал;
чтó знал всегда, так это свет
небесный. Но голос тот словам не
доверял.
«Чтобы судить по праву человечно,
я должен трижды всех предупре-
ждать –: сознайся лучше нам чисто-
сердечно, чтоб не пришлося к пыт-
кам прибегать». И сильною жесто-
кою рукою меня вели к немому
палачу... «Ну хорошо, я все сейчас от-
крою и все, что было только, рас-
скажу...
«У правого и благостного Бога
так много дней и благодатных
сил. А я себе желаю так немно-
го и о себе так редко я просил.
Я создан так, что мне не надо
шума, ни женщины, ни славы, ни
семьи. Во мне всегда одна немол-
чна дума о счастьи чуждом тле-
нья и земли.
«Я собирал небесный жемчуг
смело, но негде мне тот жемчуг
сохранять, и расточитель – дерзостное
Тело его всегда умело расточать.
И с той поры я с ним в борьбе
жестокой. Оно ночами тушит свет
лампад, оно сетями в омут
свой глубокий меня влечет – вле-
чет меня назад. Девичий взор
глубокий обращает, чтоб погубить
мой взор и взор ее. И в той борь-
бе душа изнемогает и не выносит
силы из нее. И я тогда решил
сразиться с телом последним
боем смертным 1и глухим. В
своем порыве этом неумелом
я был повергнут 2в тьму
ночную им.
«Но есть во мгле глухой еще
надежда: на грани жизни есть по-
следний миг, когда спадает тело,
как одежда, и крик его – такой
бессильный крик. Последнее идет
освобожденье, и ваши пытки, плети
и допрос еще возможней делают
спасенье и приобщенье благодатных
гроз...»
«Но почему другие так же точно
лампады жгут, но не бегут тол-
пы?.. Поправь, что здесь не верно и
не точно, и показанья эти подпиши...»

Очнувшися от пыток и допроса,
я ощущал рукою влажность тьмы;
не посылал укора и вопроса ушам
оглохшим с первых дней тюрь-
мы. Я в тьме ее растил одно
растенье, в тиши его слезами по-
ливал и кровь свою, и муки, и тер-
пенье его корням воздушным от-
давал. В нем был залог из
тьмы освобожденья. И раз цветок
на нем звездой расцвел; и понял
я – в нем горнее веленье – освобож-
денье снов земных и зол.
В ту ночь с меня снимали вновь
дознанье. Но тайн моих не выдал
судьям взор. Я ждал, когда окон-
чат истязанье и поведут сквозь
длинный коридор.
И я узнал еще безумство воли.
Одним усильем путы разорвал...
Отбросив факел, застонал от
боли, наткнувшись в мраке гру-
дью на кинжал. Была борьба... Не
знаю как случилось: я вырвал в
ужасе решетку из окна, и в
грудь мою ночная буря влилась и
опьянела бурей голова. Я прыгнул
вниз на крылья светлой птицы;
ее глаза пронзили блеском ночь. И
стены злые склизкия темницы
рассыпались и скрылись в мраке
прочь.
5-7. VIII. 1924 г.

Ты шла в толпе неслышна, как
виденье, раскрыв лучистые пре-
красные глаза.
Зачем же, ясные, они полны
мученья, и мудрой крепостью их
глубь озарена?
Я вижу, ты в пути не раз
остановилась. О чем ты плакала
в тени густых берез; вечер-
ним сумраком Кому в глуши
молилась?– я не слыхал ни тех
молитв, ни слез.
Безлюдный храм нашел я для
моленья: в глухих садах, мер-
цании огней.
Сойди в него в блаженный
вечер бденья и научи, каких ис-
кать путей.

Покрыла плечи тучами луна и
опустила скорбные ресницы.
Из-за решотки узкого окна
порхают стоны – призрачные
птицы.
Прильнув к решотке, тяжесть
прутьев гнул, в бессильном гне-
ве, борящем сознанье; я слышал
крик, ударов плети гул и, как
помочь, не знал – в негодованьи.
Мой крик ответный пал на
дно тюрьмы...
Бессильно-смел дождусь зари
потемной; когда в тюрьму при-
ходят кошмары, на них проник-
ну – я – во двор тюремный.
Солдата спящего перешагнув
во тьме, замок взломав шты-
ком его винтовки, ее найду в
углу в предсмертном сне,– и бу-
дут в мгле сердца больные ковки...
Не мне согнать бескровной пыт-
ки страх!..
И, поклонясь ее святым страда-
ньям, глухим часам,– в пред-
утренних потьмах от стражи
скроюсь в гулких нишах зданья.
Прокравшись лестницей и сте-
ну миновав, лицо горящее я в
мох сырой зарою и, до зари без
стона пролежав, пойду услышать
стон ее с зарею.