Натан Альтерман - Избранные стихи в переводе А.Гомана - часть 2

собралось так много дум…

И ночь ещё жива. Леса её шумят.

И дышит тьма, из тысяч труб дымит.

Как рёв в зверинце, нарастает шум.

И, если в одиночестве глаза твои

печалью осенят бессонницы круги,

И, если имя звонкое твоё трёхструнное

в пыли не сможет зазвучать,

Пусть знает тишина, убийца слёз,

пусть знает неизбывная твоя печаль,

Что возвращаются всегда, всегда к тебе

из города, где всё воюет и дымит,

Чтобы ещё хоть раз тебя обнять.

Конца мгновенья велики!

Гаси свечу скорей, свет молит утомлённый.

Молчи, молчи ещё! Я воздухом дышу

невиданных высот и всё плывёт кругóм.

Ты! Никогда в тебе ещё я не жил! Ты - море мне,

ты запах родины моей солёный!

Всегда внезапна мысль о тебе, как взмах дверей

и ветра, как прыжок пантеры напряжённый,

Как счастье бурное со сломанным крылом.

Я твёрдо знал, что ты всегда, губ бледных дрожь унять стремясь,

в тени меня ждала.

Я слышал шёпот твой, он догонял упряжки,

исчезал, скрываясь в экипажах.

Не раз в тумане праздников, один, сознание

теряя у стола,

Я знал: ты здесь, ты спряталась в углу,

осталась в темноте, со всеми не ушла,

Чтоб я застыл в руках твоих холодных.

Прошли в молчанье годы вдоль твоих окон;

давно в шкатулке серьги умерли резной.

Спокойный холод худобу всех черт лица,

как скульптор, изваял.

Когда, шатаясь, как во сне, ты шла ко мне,

а горизонт пожар завесил пеленой,

Ты, заплатив сполна, хранила для меня

то, что ценней всего: печали хлеб сухой.

И свет улыбки первой – вспыхнул и пропал!

Шум смолкнул. Тишины щемящей миг. И снова запевает

В ночи идущую от сердца песнь бескрайних далей хор,

И на бульварах сумрачных осенний ветер раздувает

Багряно-золотой костёр…

Дом пуст был. Свет свечи мигал на потолке и стенах тёмных.

А на картинке в книжке, усыпившей сладким сном детей,

Над пропастью, могуч и одинок, мычал козёл огромный…

Но меж листами улыбалась мне пасущая гусей.

Тишина над вершинами дней твоих тает,

Золотятся поля, и парят там и тут

В небесах голубых голубиные стаи.

Как большие качели –

Опустились, взлетели, –

Зори утром и вечером гаснут, встают.

Тебя видеть и помнить ресниц твоих тень!

Из сердец, обновлённых, как месяц, чтоб жить

Для тебя для одной, вынем грустную песнь –

Можешь лаской её погасить.

Те виденья , что пали, не поднялись с тех пор…

Заблудившихся здесь не найдёте детей…

А вокруг тишина несчислимых озёр,

Тени призрачных стран и морей.

Только свет во всю ширь буйным цветом расцвёл,

Голоса, на стеблях наклоняясь, поют.

Все дорóги свои мир к ногам твоим свёл,

Потому нас дорóги всё время зовут.

О всевечная! Имя твоё не назвать!

Не спускайся с вершины, молю.

Губ касанья страшусь. Светлой скорби печать

Я увидеть страшусь, смерть твою.

И, когда нёс я людям, как небесную весть,

Шёпот волн твой, покой малышей твоих сонных,

Я всегда был уверен: ты дышишь, ты здесь,

В глубине моей жизни, к тебе устремлённой!

Даже если немало прекрасных собою

И до боли похожих пройдут близ меня,

Слаще всех поцелуев мой страх пред тобою,

Крепче всяких объятий отчуждённость твоя.

Лишь тебе принесу отовсюду себя,

Сердце в ямочках щёк твоих сладостно тает…

Вкруг тебя, как вкруг солнца, вращаюсь, любя.

Все восходы мои,

Все закаты мои

Пламенеющий тост за тебя поднимают!

В каплях свет фонарей городских засверкал.

Тучи, дождь, слышен улицы говор невнятный.

Как крушение царств, эта ночь велика.

Вся в сетях водяных, широка, как река,

Безнадёжна, шумна, ароматна.

Эта ночь! Как звучит,

Как воспета она!

Её плач, словно куклу, на коленях держа,

Утешают малышки, присмирев у окна.

Осень мечется в вихрях, взывает, дрожа.

Осень с лаской глядит на тебя лишь одну.

Тебе, девочка, светлые платья к лицу.

В дверь не стукнет никто. Только издалека

Ощутимо касанье неясных огней.

Как на ярмарке, в небе стоят облака,

Тяжело громыхают, сильней и сильней.

Лишь на миг вспыхнет молния морем огня,

С высоты и с бульваров их платья срывая.

И на миг лишь, холодным сияньем горя,

Небо к улице вдруг припадает.

А тебя,

Когда узким ты мостиком шла,

Разве буря та, в шею целуя, не жгла?

Ты – её! Над тобой её губы блестели,