Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Я мысленно чудовищный полип,
Прозрачный, как источника вода.
И руки у меня, как ветви лип,
Простерты в бездну неба навсегда.

Они длиннее солнечных лучей,
Они подвижней ласточки крыла,
Они острей дамасского меча,
Они пронизывают, как стрела.

Они ощупали светила все,
Насквозь пронзили мрачное ничто.
Давно познали мир во всей красе,
Играя с Богом в страшное лото.

Но Бог не виден в сумраке нигде,
Хоть чувствую Его повсюду я.
Ведь сам незрим в болотной я воде,
Как чудо странное небытия.

Солнце строит мост червонный
Из безбрежности ко мне,
И по нем, как опьяненный,
Я бреду в вечернем сне.
Облегчив свой мозг от яви,
Мне не стоит ничего
Зашагать чрез веер павий
Моря синего в Ничто.
Мост червонный Архитектор
Строит для таких, как я,
Уходящих в звездный спектр,
В точку схода бытия.
Как Христос хожу по водам,
Хоть и нет вблизи Петра.
Некого спасать по ботам,
Сам я скроюсь до утра.
Мост в безбрежность перекинут,
А туда мне не дойти,
Но я не погрязну в тине
На червонном том пути.
Дай мне руку, лишь тебя я
Над волнами удержу,
Лишь тебе благословляя
Край родимый покажу.

Светила – Божии иероглифы,
Но только мудрецам их не прочесть:
Лишь Ангелы читают этих мифов
Таинственно светящуюся весть.

Как сказочные мы несемся грифы,
Покинув рая голубой насест,
Но мы не обошли мистерий рифов,
И рока нас уничтожает месть.

И всё ж когда­нибудь прочесть этрусков
Надеемся мы пламенную вязь:
Нет тайн для праведных поэтов русских,

Презревших жизни пагубную грязь.
Их не удержишь между граней узких,
Они с Всевышним восстановят связь.

Как сонатина детская Моцарта,
Играют заплески на клавесине.
Вокруг географическая карта:
Земля коричневая, берег синий.

Уж кораблей нет резвого штандарта:
Лишь перламутровая рябь в пустыне,
Да свечечки, что без азарта
Горят, как на иконе Божья Сына.

Adagio. Andante после Scherzo.
Всё бисер, жемчуг, сладостные трели,
Всё упоенье для больного сердца,

Всё радость, как бы мы ни постарели,
Как ни зияла бы гробницы дверца:
Веселье масляничной карусели.

Луна, ведомая на казнь весталка,
Покрыта погребальною фатой.
Жрецы бредут, как траурные галки,
За ней немой торжественной гурьбой.

Меж бледных звезд, как черная фиалка
Она в страницах Библии святой,
И несказуемо ее мне жалко,
Плывущую как будто на убой.

Умолкло всё от лунного затмения,
Как перед краем собственной могилы.
Нет больше на волнах вдали свечения,

Лампары рыбаков чадят без силы,
И сам я, пробудясь от сновидения,
Шепчу слова зловещие Сивиллы.

Я одинок, как звезды одиноки,
Кружащиеся в бездне мировой,
Но ты со мной, и не пугают сроки
Меня в пустыне, и гиены вой.
Любовно под руку ведешь меня ты
К трагической небытия развязке,
И вижу я вдали Отца палаты,
И излучаю радужные сказки.
И всё милей изъяны мне природы
И старческие на челе морщины,
И небывалая в душе свобода,
И на устах геройские былины.
В твоих очах священны отраженья
Деталей сокровенных естества,
И драгоценны все мои мгновенья,
Как будто бы я лучик божества.
С тобой никто не нужен мне на свете,
Как будто я последний человек
На выгоревшей от греха планете
Меж вспять потекших на вершины рек.
С тобой под самым деревом познанья
Не вопрошаю я уж о земном:
Ты для меня основа мирозданья,
И я живу осуществленным сном.

Средь шпажных трав и низкорослых ив
Есть островок покинутый в лагуне.
Чуть виден он меж волнами в прилив.
Но там спасались при свирепых гуннах,

Там выстроили храмы среди нив,
Где Богоматерь синяя в трибуне
На фоне золотом, как вещий див,
Стоит на каменной в болоте шкуне.

Теперь там бродят на ходулях цапли,
И кулики гнездятся в камышах,
Теперь там чайки белые, как грабли,

Клювами рыбок скородят в волнах.
И слезы у меня текут по капле:
Я вижу Понт родимый мой в мечтах.