Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Все возрождаются весной деревья,
Как ни были б они уже стары.
Так почему ж и мне в дни лихолетья
Не выпустить побегов из коры?

Меня срубили, только пень остался,
Покрытый трутом и атласным мхом,
Но под землей клубок корней не сдался,
И изумруды в дереве сухом.

Они откроются, взовьются ветки,
Как пастырей кривые посошки.
На дудочки их летом срежут детки,
Иль странницы на новые клюки.

И соловей слетит залиться трелью
При томном свете лучезарных звезд,
И приобщусь я вешнему веселью,
И снова весь перерасту погост.

Бог в каждой колыбели возрождается
На страсти новые и новый крест.
Голгофа никогда не прекращается,
Распятия по всем холмам окрест.
Немного есть пророков и поэтов,
Но мучениками хоть пруд пруди:
У всех пустынников­анахоретов
Лонгиново копье торчит в груди.
И Богу нравится страдать в атоме
Одушевленном на больной земле:
В поэтов воплощается Он томе
И в певчей птицы радужном крыле.
Нет ни добра, ни зла, всё – привидения,
Всё – переменчивые облака,
Но Божье всюду видно отражение,
И Зодчего великая рука.

Душе пора освободиться
От жалкого гнезда давно:
Она, как полевая птица,
Летит в раскрытое окно.
Она, как жаворонок в небе,
Ликует, цепи оборвав,
Она в духовном только хлебе
Находит жизненный устав.
Внизу родная степь без меры,
Шуршащая на ветре рожь,
Идейные внизу химеры,
Кровавая равенства ложь.
Но здесь над облачною пряжей,
Меж ореолами лучей
И тысячью эремитажей,
Всё дух, что навсегда ничей.
И щебечу я от свободы
На бессловесном языке,
Как сын излюбленный природы.
И слезы льются по щеке
У путника от умиленья,
Что по проселку, весь в пыли,
Плетется в бедное селенье,
Едва приметное вдали.

В саду у нас, в посаде Шабо,
У устьев сонного Днестра,
Где соловьями пели жабы,
Стояло три богатыря
Волошских в камышах лимана.
Лет по пятьсот им было всем:
Еще в правленье Солимана
В прибрежный тучный чернозем
Их посадили с верой турки.
И, как зеленые мечети,
Они играли с небом в жмурки,
И в тучи погружали ветви.
Сиденья шаткие как троны,
Шатры надежные и в дождь,
И гнезда наверху вороньи,
Где жил какой­то черный вождь.
А осенью в кулак орехи
Катились в сочную траву,
И золотые их доспехи
Шли на военную игру.
Мальчонком я избрал их в боги
И, как язычник, почитал.
Я поднимался в их чертоги
И Вальтер Скота там читал,
Читал Жюль Верна и Майн­Рида
И жил как Кожаный Чулок,
И не было прекрасней вида
На черноморский мой мирок.
Сперва вороны сторонились
Меня и с граем улетали,
Потом мы постепенно сжились
И добрыми друзьями стали.
Они мне позволяли даже
В гнездо колючее глядеть,
Не каркая как прежде в раже,
И воронятам песни петь...
Эх, детство, детство золотое,
Куда тебя Бабай унес?
Воспоминанья лишь святого
Остался солнечный утес.
Там мысленно сижу в рогатке
Я исполинской на орехе,
В зеленой сказочной палатке,
Мечтая о морской потехе.
И ветер ласково качает
Могучих витязей, как мачты,
Сны на ушко мне навевает...
Всё снова хорошо, не плачь же!
Я снова маленький шалун
И все друзья мои воскресли,
И море парусами шкун
Покрыто, и бабуся в кресле
Сидит с чулком, и край родной
Есть у меня, и горизонт
Неискрыленный за косой
Песчаной, где бушует Понт...

Солнце каждый день заходит
В синий за морем чертог.
Все – невольники в природе,
Даже Вседержитель Бог.
Неустанно, безутешно
Создает Он звезды в мире,
Но всё созданное грешно,
И на поминальном пире
Вечно страждет наш Родитель,
Плоти суетной Зиждитель.
Я, как солнце, также в море
Каждодневно захожу,
И себе опять на горе
Над стогами восхожу,
Сгнившими на поле чистом,
Где грачи псалмом речистым
Повелителя встречают
И трагичным граем грают.

Мы в Лувре перед Иоанном
Энигматичным Леонардо,
В пятнистой шкуре леопарда,
С перстом, простертым к Божьим ранам.
Ты на него похожа странно,
Как будто бы его двойник,
Или модель, сюда нежданно
Явившаяся на мой крик.
Мы оба смотрим с изумленьем,
И я блаженно поражен
Нежданным этим совпаденьем,
Хоть издавна мне дорог он.
Да, я тебя любил уж тайно
Извека, зная, что Господь
Пошлет тебя ко мне случайно,
Чтоб не свалился я исподь.
И это подлинный портрет
С твоей загадочной улыбкой,
Другой такой на свете нет:
Звучат в ней ангельские скрипки.
Ты прислана мне на подмогу,
Чтоб мог я написать псалтырь
И оправдать творенье Богу,
Уйдя в духовный монастырь.
В тщедушном подвизаясь теле,
Я обвиваюсь, словно плющ,
Вокруг тебя, и ты в весельи
Словесном мне дороже туч.
Кто знает, что мы и откуда?
Но тысячи метаморфоз
Свершили мы для песен чуда
Меж терниев и вешних роз.