Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Меж лабиринта мозговых извилин
Я заблудился мысленно, как Дант.
Темно и мрачно. Отовсюду филин
Блестит зрачками, словно бриллиант.

И, тяжкою работой обессилен,
Мозг колется, как высохший акант,
И нет в нем мраморных уже крестилен
Для очищения прогнивших вант.

Нет выхода из адских коридоров!
Повсюду демоны стоят с крюком,
Повсюду крылья черные кондоров...

И в голове неслыханный Содом,
И нет уж устремленных к звездам взоров,
И безразличен стал мне Божий Дом.

Жизнь догорает тихо, как лампада
Пред образом сияющего Спаса.
И ничего мне на земле не надо,
Помимо верного еще компаса.

Вокруг порфировая колоннада
И очертания иконостаса,
У ног уставшая плясать менада...
И смертного спокойно жду я часа.

Жизнь – только чудодейственная сказка,
Когда мы сами создаем ее,
Когда с горы несемся на салазках

И созерцаем духа бытие,
Хотя бы явь и омрачала глазки,
И под ребро вонзалося копье.

Царствие небесное подобно
Выросшему из скалы цветку.
Всё вокруг мертво, как камень лобный,
Вызывая смертную тоску.

Он видением уже загробным
Смотрится в алмазную реку
И с улыбкой детства бесподобной
Открывает венчик мотыльку.

Царствие небесное – как лучик
Солнечный на мертвого лице,
Как сплетение холодных ручек

С тайной, разрешенной при конце,
С венчиком из белоснежных тучек,
С мыслью о прощающем Отце.

Кадмий, охра, золотые нитки
Мне нужны, чтоб написать платан,
Что роняет злато у калитки,
Как пиратов пьяный капитан.

Все б окончились наверно пытки,
Если б мог червонный филигран
Из души ронять я, как улитки,
В бесконечный синий океан,

Если б мог шуметь в таком брокате
Золотом на фоне белых туч,
Если б в солнца пламенном закате

Мог стоять, как он стоит могуч,
Если б звездам был я милым братом
И зажег глаза твои мой луч.

Что мы такое? Плесень на стене
От сырости и низменных речей,
Гнилая плесень на исподнем дне
Меж лабиринта мировых свечей.

Посмотришь, будто бы в кошмарном сне
Есть смысл, есть блеск загадочных очей
И божество в зеленой глубине:
Вблизи лишь запах цвели и мышей.

Так мы на каменной груди земли –
Как будто бы живой блестящий шелк,
Хоть все мы – призрачный узор в пыли.

Съедает время наш мятежный полк,
Как море поглощает корабли,
И в копошеньи нашем что за толк!

Как клубы пыли, млечные пути
Роят, в безбрежность тихо удаляясь.
Им также, видно, цели не найти,
Как мне, что мучаюсь, ни в чем не каясь.

В космической невидимой сети
Живем и мы за палисадом рая,
Но истины нам ввек не обрести,
Словами пестрокрылыми играя.

Всё – свет, движенье, творческий экстаз
Неведомой какой­то в мире силы,
Всё – груды вечности разбитых ваз.

И, на треножник свой воссев, сивиллы
Не скажут более, чем Божий глаз,
Сверкающий на дне моей могилы.

Сегодня снова разразилась буря
В склерозом взбаламученном мозгу.
И заметался я, главу понуря,
Как на Коцита мрачном берегу.

И бегал, сам с собою балагуря,
Как будто в устрашение врагу,
Страданье собственное омишуря,
Как арлекин оборванный в снегу.

И укорял я Бога за бессилье,
За страшные создания пробелы,
За то, что дал Он серафимам крылья,

А нам лишь саван для могилы белый,
Чтоб не могли, как облаков флотилья,
Колумбовы умчаться каравеллы.

В младенчестве боялся я бабая,
В ребячестве прожорливого волка,
На крыше филина, воронья грая,
Боялся, если в ставнях была щелка.

Боялся дифтерита­самурая,
Когда несло на лестнице карболкой,
Боялся ада и преддверья рая,
Всего, что не имело будто толка.

Боялся белых и боялся красных,
Как всех в степи спасительных идей,
Помимо слов Евангелья прекрасных,

Помимо сказок дивных для детей.
И в страхах жизнь моя прошла напрасных
Среди скользящих в сумраке теней.