Через неделю на реке пирогу
Узрели мы, что мчалась по теченью
К шумевшему невдалеке порогу, –
И мы благодарили Провиденье.
Из шелка парашютов понемногу
Шатер мы сшили прочный для спасенья
От гадов страшных и, моляся Богу,
Пустились в дальний путь без промедленья.
Одна из обезьянок с красным задом,
Вернейшая сопутница из всех,
С тобой на ящике уселась рядом,
И гнать ее был величайший грех.
Она от змей нас охраняла взглядом
И вызывала постоянный смех.
Меж сказочных мы плыли гобеленов,
Средь нескончаемых древесных стен,
Среди гигантов без свободных членов:
Лианы джунглю всю забрали в плен.
Свисали корни, наподобье хрена
Или мандрагор, до прибрежных вен,
И орхидеи на древесных стенах
Цвели, похабный издавая тлен.
Ползли чешуйчатые всюду змеи
И перепархивали колибри,
На зеркале реки цвели нимфеи
И извивались черные угри.
Не видно было облаков лилеи,
Ни янтаря предутренней зари.
Мы плыли посреди рекималютки,
Почти не управляя каяком.
Змеиные страшили в чаще шутки
И ягуары с красным языком.
Мы на ночь в шелковой своей каютке
Скрывались под спасительным шатром,
А обезьянка охраняла чутко
От ядовитых змей плавучий дом.
Она молниеносно их хватала
Стальными пальчиками вдруг за шею
И позвоночники перегрызала.
Вернейшего не надо б Одиссею
Среди сирен наварха у штурвала, –
Как у Христа за пазухой мы с нею.
А было от чего явиться страху:
Повсюду аллигаторов колоды
Высовывали пасти к нам с размаху
И баламутили у челна воду.
Иль на громадную вдруг черепаху
Наскочишь с костяным зеленым сводом
И пеструю удава вдруг рубаху
Увидишь, ищущего в тине броду.
Тут пирарику страшные буркала
Вдруг выплывают подле каяка,
Там через маслянистые зеркала
Питон, зигзагом молнии слегка
Воды касаясь, вилку языка
Направит на лохматого дружка.
Но день за днем мы проплывали мили,
Река росла, как от ветвей к стволу.
Мы рыбу без труда в реке удили
И жарили в золе себе к столу.
Мартышка приносила, кроме лилий,
Плоды, похожие на пастилу.
Как прародители в раю, мы жили,
Не приобщаясь никакому злу.
Где время! Где пространство! Своенравно
Природа лишь для нас существовала,
И по теченью мы спускались плавно.
Душа уже ни бури не желала,
Ни возмущенья вечного подавно,
Она в земном Эдеме отдыхала.
Однажды ночью мы дремали сладко,
Прижавшись в нашей шелковой каютке,
Когда, чрез полог проскользнув украдкой,
Мартышка нам, совсем без всякой шутки,
Ручонкой с ужасом на край палатки
Указывала, где свернулся в жуткий
Канат майоликовый, скользкий, гадкий,
Удав, душитель обезьянмалюток.
Он крепко спал, качаясь в нашей люльке,
С головкой, спрятанной внутри спирали,
Но не было у нас свинцовой пульки,
Чтобы пронзить ее, как мы желали.
И словно ледяные мы сосульки
На веточке осины трепетали.
При первых солнечных лучах головка
Ромбоидальная взвилася сонно,
Но ты ее, схватив за шею ловко,
Лаская, привлекла к себе на лоно,
Сказав: – Праматерь Ева уж, воровка,
С тобою договор во время оно
Здесь заключила. Будь же нам, плутовка,
Защитницей и верной обороной! –
И искусительница речь постигла,
Лизнула раздвоенным языком
И, словно вечности священной сигла,
Соединила голову с хвостом.
А обезьянка, что хребтом поникла,
Расправившись, прошлася колесом.
Потом удав стал нашим рыболовом:
Спустивши голову на дно с пироги,
Он рыб чудовищных, как самоловом,
Вытаскивал на наш каяк убогий.
И ни одна уж тварь в лесу суровом
Не направлялась к нам, как будто боги
Магическим нас охраняли словом:
Боялись все его укусов в ноги.
Но обезьянка, поборов испуг,
Дремала на свернувшейся спирали,
Как будто бы он был ей милый друг,
И райской будто бы уже морали
Все были катехумены вокруг,
И открывалися Христовы дали.
Однажды мы увидели колонны
Меж эвкалиптами на берегу,
Приземистые, словно в Вавилоне
Иль в Фивах, где гнездятся марабу.
Но капители были как короны
Из змей чудовищных, на страх врагу.
Крылатые по ступеням драконы
Спускались, как видения в гробу.
Мы вышли на берег в сопровожденьи
Мартышки и душителябоа,
Акрополь вдруг открыли в отдаленьи
И целый город мертвый средь плюща,
Лиан, осок и орхидей в цветеньи
И саламандр под складками плаща.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу