Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Когда уставшее от яви тело
Не будет знать юдольного предела,
Не будет моего больного я,
Что растворится в центре бытия, –
Я буду жить в полдневной синеве,
В порхающем спирально мотыльке.
Я буду в туче, тающей на солнце,
И в жестком дроке, сыплющем червонцы,
В монистах звезд на лоне ночи,
В туманностей безбрежных средоточьи,
И в паутине солнечных лучей,
И в звезд мерцаньи, радостно ничей.
Что было до меня, то будет вечно,
И эта третья жизнь бесконечна.
Всю жизнь, когда я праздно созерцал,
Я эту вечность духа предвкушал.
Вот и теперь слова текут оттуда,
Из вечности лазоревого чуда,
И вновь уходят чрез туман туда,
Как яркая сквозь облака звезда.
И всё мгновенное в основе вечно:
Проходит только то, что человечно,
И я кончаю свой тревожный век,
Как будто я уже не человек.

Треугольник ока Божья.
Из него снопы лучей.
Смерть у моего изножья,
Хоть давно уж я ничей.

Ни архангел павший Божий,
Ни исподний гражданин,
Сам лишь на себя похожий,
И пигмей, и исполин.

Сферы в небе паутиной
Тонкой связаны лучей,
Пахнет духом, пахнет тиной,
Всё мерцает от свечей.

Для себя я в средоточьи,
В треугольнике, как Бог,
Хоть в душе темнее ночи
И не видно уж дорог.

Я качаюсь в паутине,
Словно золотой паук,
Но деталь я лишь в картине,
А не созидатель мук.

Я слышу пенье, вижу свечи...
Священный наступает миг.
Печальный шепот. Чьи­то речи.
Великий начался постриг.
Но я ведь лишь смиренный инок,
Проживший жизнь в монастыре.
Меня, как полевых былинок,
Не постригут, как при царе.
Меня без всякого обряда
Потащат на автомобиль
Для пополненья мертвых ряда
И клубами поднимут пыль.

По узенькой я шел тропинке
Над пропастью, где был поток,
И кланялися мне былинки,
И был я жутко одинок.
И вдруг навстречу мне Младенец
Пришел с игрушками в руках
Меж пестрых райских полотенец,
В блестящих красных сапожках.
Как звезды черные, горели
Его громадные глаза,
На кудрях у него блестели
Алмазы, жемчуг, бирюза.
– Куда ты, дедушка, плетешься
С мешочком ветхим и клюкой?
Присядь, иначе спотыкнешься,
Пора б тебе уж на покой!
– Да вот иду, дитя, по Бога
Давно истершимся следам,
И скоро, видишь ли, дорога
Пойдет совсем по облакам.
– Пустое, дедушка, садися,
Давай игрушками играть,
И ты, голубчик, не стыдися:
Мне подарила все их мать.
– Я не стыжусь, малютка милый,
Всю жизнь я плел венки из слов!
– Ну и плети их до могилы!
Возьми цветочки, мотыльков,
Возьми картонную лошадку,
Но только в бездну не гляди!
Благая Смерть тебе печатку
На лоб поставит. Погоди!
Все эти звезды ведь игрушки
В руках Небесного Отца,
Все арлекины, все петрушки,
Всё без начала и конца! –
И я увидел в небе Бога,
Играющего наконец.
Меж звезд открылася дорога
Для Сына Блудного, Отец!

Душа моя изменчива, как моря
Безбрежный солнечный хамелеон,
С тех пор как я действительности горе
Преобразил в неизъяснимый сон.
Уж с детства я колючий начал всюду
От листьев жестких чистить артишок
И сердцевинному дивиться чуду,
И сладок был иллюзий корешок.
Жизнь – настроенье, облачные клубы,
Затейливый цветной калейдоскоп,
Но не тяни пылающие губы
К водовороту: выплыл перископ.
Будь снова, как в родительницы чреве,
Непомнящим, незнающим, нагим.
Молись, как в детстве, черной Приснодеве,
Упавший в бездну Божий серафим!

Нет ни начала, ни конца,
Ни рая нет за пыльцей звезд,
Ни милосердного Отца,
И достоверен лишь погост.
Но достоверность эта тоже
Как иероглифы на воде:
Сегодня на закон похоже,
А завтра нет его нигде.
Мы все на свете оборотни:
Сегодня гордый человек,
А завтра на шабаш субботний
Спешащий атом икс, игрэк.
Где след несчетных поколений?
Десяток жалких черепков
Остался под музейной сенью
С ларцом окаменелых слов.

Я думаю про шелестящий тополь,
Скрипящий словно мачта надо мной,
Что сторожит заброшенный некрополь.
Он видит мир, наверное, иной,
Не тот бессмысленный и бесполезный,
Преступный мир, что вижу часто я.
Ведь он стоит как канделябр железный
И в недрах укрепился бытия.
В сырой земле его стальные корни,
Из груди матери он мудрость пьет,
В эфире синем пьет он нектар горний
И не для призраков одних живет.
Я ж – задыхающийся в едкой пыли
Действительности жалкий червячок.
Меня под храмом рушенным забыли,
Хоть и трещу я, как шальной сверчок.