Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2

А я, прижавшись к дорогому другу,
Повел Его на красные уступы
Ужасных рвов по горестному лугу.

И он дрожа упал челом на трупы
И зарыдал, как малое дитя,
Обняв окровавленные тулупы.

Рыдал и я, склоняясь у ног Христа,
Но мертвых тел не целовал устами:
Я был живой, холодная черта

Меня от мертвых считанными днями
Как будто гранью слабой отделяла.
И чем я мог помочь? Богат словами

Я был нередко, но без веры мало
Дают слова загробного обмана,
Одной любви высокое начало

Приводит отходящих из тумана
Туда, где все сливаются пути,
Где раздается вечное: Осанна!

Но мне Любви такой не принести
Озлобленным, беспомощным, несчастным;
В моем раю земному не цвести,

Хоть родственен Христа мечтам неясным
Я издавна, хоть из тяжелых ран
Текут рубины ручейком ужасным

И у меня с ланит на жалкий стан!..
Едва касаясь снежной пелены,
Христос ходил по стонущим полям…

И там, где из смертельной тишины
Тянулися к беспечным небесам
Зачем-то руки, – золотые сны

Он навевал страдальцам, и к устам
Синеющим дрожащими устами
Он прикасался нежно, и, словам

Святым внимая, снежными цветами
В Христе усопших вьюга засыпала.
Он удалялся тихими шагами,

Склоняясь каждый миг, а я сначала,
Окаменев, смотрел Ему вослед,
Затем сомненья роковое жало

Впилось мне в душу. Ах, спасенья нет!
Его мечта, как все мечты, бесплодна,
Он никем не выполненный бред!

Но я хотел в застывших и холодных,
Как из стекла, глазах у мертвецов
Прочесть рассказ о подвигах негодных,

Рассказ о том, что мыслят у гробов,
Когда лицом к лицу с великой тайной
Встречаются без опошленных слов.

Я наклонялся к павшим. Не случайный
На мертвецах остался отпечаток!
Похожи все: покой необычайный,

Застывший гнев, как рыцарь в черных латах,
Недоуменье, ужас величавый…
Безмолвно ищут в голубых палатах

Небес далеких новые уставы
Торжественные восковые маски
И суд творят безжалостный, но правый

Над матерью, не расточавшей ласки,
Над похотливой и слепой Природой.
Десница Смерти с допотопной сказки

О самобытном гении народа
Кровавое стащила покрывало.
Глаза прозрели, страшная свобода

В предельный миг вонзила в души жало;
Старух Цель корявым кулаком
Приподняла суровое забрало.

– Зачем, зачем бессмысленным штыком
Друг друга, озлобясь, мы закололи? –
Читал я на засыпанных снежком

Землистых лицах в этом страшном поле.
Лишь те, которых целовал Христос,
Восторженно оставили неволю:

Для них любовью разрешен вопрос;
Пушистый снег сияющие лица
Как лепестками белыми занес.

Настала ночь. Чудовищная птица
Покрыла тенью черных звездных крыл
Поля сражений. Где-то, как зарницы,

Палят неслышно пушки, но почил
Оцепеневший от страданий мир.
Траншеи, реки, лес запорошил

Глубокий снег, и только звездный клир
Кого-то славит в звонком Эмпирее
За творчества бессмысленного пир.

Темно вокруг. Внизу чуть-чуть синеет
Атласный снег, и кое-где на нем
Шиповник дикий скромно розовеет…

Он весь в лампадах, словно Божий дом, –
Куда ни глянь, десятки тысяч свеч
Зажглись в снегу мистическим огнем.

Кто прилетел над павшими зажечь
Лампады? Мать, невеста, дети, друг?
Далеко все, не слышна близких речь!

То души братьев убиенных вдруг
Зажглись в снегу, как тихие лампады,
На всех полях, на сотни верст вокруг.

Растут они, растут. Как дети, рады
Мерцанью звезд святые огоньки.
Как свечи восковые, от услады

Подъемлют голубые языки.
Всё выше, выше от земли в кромешный
Межмирья мрак взвиваются дымки.

Спешат, сплелися пальцами поспешно,
Как яркий столб из нитей золотых,
Как хороводы ангелов безгрешных.

Нет, не безгрешных! В струях голубых
Уверенности нет еще победной:
Воспоминанье ужасов земных,

Воспоминанье о грехах наследных
Колеблет их, как разъяренный вас
В пустыне водной челн колеблет бедный.