Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2

– Что будет там? Как пламенный хорал,
Как тополь пламенный, у Провиденья
Погибшей рати голос вопрошал.

– Ах, успокой без перевоплощенья!
Дай нам не быть, не быть в последний раз,
Без радостей, без грез, без сновидений! –

И вдруг с тоской из темно-синих чаш
Раздался голос, мне давно знакомый:
– Придите все, я успокою вас!

В моем необозримом звездном доме
Мне каждый грешник долгожданный брат!
Я никому не откажу в приеме! –

И кипарисов раскаленных ряд
Затрепетал и выпрямил короны
К цветам небес в завороженный сад.

Раскрылось небо, и предстал на троне
Спаситель бледный пасынкам земли
В венце терновом при полночном звоне,

Что колокольни звездные лили.
И собралися у Христа вершины
Горящие, как в гавань корабли;

И от могил до голубой храмины
Горел, как конус, страшный хоровод.
И поднялся Христос в хитоне синем,

Как древний пастырь у святых ворот,
И душам рек: – Теперь решайте сами,
Куда идти? Безбрежен небосвод,

Любовь царит в моем лазурном храме. –
– Дай нам не быть, не быть! Мы оподлели! –
Ответил конус жаркими устами.

– Спасенья нет в лазоревой постели,
Твоя любовь не искупит деяний
Преступных: наши души озверели! –

Тогда Христос на звездном океане
Открыл за троном шлюзы мировые,
И водопад эфирный с ревом длани

Простер, и охватили голубые
Каскады конус, и в одно мгновенье
Он распылился в атомы святые,

Какими все мы были до творенья,
Пока проклятых звезд не создал Бог.
Исчезло всё, но осталось движенье,

Остался ритм неведомых дорог,
Остался на безбрежном небосклоне
Всё пронизающий вокруг поток.

И только в темно-голубом хитоне
С опущенным челом стоял Пророк
На затканном жемчужинами троне,

Не понят, не услышан, одинок…
И терний на челе его точь-в-точь
От крови стал как розовый венок.

Затем спустила занавеси Ночь…

Вчера окровененная рубаха
С земного праха
Упала в грязь,
И раб прикованный, забыв боязнь,
Как птица длиннодланная,
Оставив тело бездыханное,
С двора тюремного взвился;
И через степи и леса
Понесся, истекая кровью,
За небывалою любовью.
И так легко, легко весь день
Крылила голубая тень
Моей души в струях эфира,
Как будто цепи горестного мира
Ни разу этих рук и ног
Не обнимали, и острог
В мешке холодном не гноил
Порыва родниковых сил.
Весь день я пел, весь день шептал,
Скалы и тучи обнимал,
Из несказанного мелодий
Вязал гирлянды, хороводы
Крылатых ангелов в лучах,
Вися в безмерных небесах.
Легка, как пух, бела, как снег,
Светла, как день, как детский смех,
Моя душа весь день плыла
За рубежом добра и зла.
А между тем без перемен
Осталось всё: и цепь и плен.

И так же братья в грязной луже
Друг друга топят, и из ружей
Палят и рвут штыками животы
За малоценные мечты.
Так из чего же в день такой
Я воскрылил израненной душой?
Я видел сон, и, как от сказки,
Мои глаза усталые, как глазки
Ребенка, что впервые небосклон
Узрел, сверкнули; да, я видел сон:

Я по полю бежал, как зверь затравленный,
С челом склоненным и подавленный,
А по полям за мною фурии
Неслись чрез межи черно-бурые,
Сверкая жуткими зелеными
Очами раздраженными;
И кони их алмазными копытами
Стучали меж колосьями прибитыми,
Дробя тела и кости под тулупами,
Взметая клубы пыли между трупами;
И гривы их шипели жалами,
А из ноздрей столбами алыми
Шел раскаленный пар,
Что, как лесной пожар,
Потоком страшным ночь беззвездную
Неисповедно-грозную
Передо мною освещал, –
А я бежал, бежал, бежал…

Повсюду трупы, холмы целые,
Как будто кто снопы дозрелые,
Снопы людские с целью мерзкою,
Осклабя рыло зверское,
Потехи ради осквернил,
Нарушив сон бесчисленных могил.
Лежат они и руки черные,
Грозящие, покорные,
Простерли в небеса чернильные,
Безмолвные, бессильные.
И лишь когда из огненных ноздрей
За мною гнавшихся коней
Кровавый луч чертами желтыми
Играл, они зрачками волчьими
Стеклянными и исступленными,
Застывшими и полусонными
Мне посылали мертвый свет
И усмехалися в ответ.