Авраам Шлёнский: Избранные стихи

но боялись мезузы, испорченной, темной,

и "Вот если..." хотели заклятьем принять,

потому что утишить надеялись ветер,

шелестящий соломою в поле пустом.

О страданья мои, дайте силы проверить

ту мезузу, что вход охраняет в мой дом.

Перевод Л. Цивьяна

Ибо дни твои — только введенье

к дням тревожным, с мятежной судьбой.

И сегодня острей отвращенье

к сытой жизни довольных собой.

Они снова тебя захотели

опоить,

обольстить,

обмануть.

Только ты, сторонясь их веселий,

черствый хлеб предпочел вину.

И в дни празднеств, когда у кострища

они алчно делили тельца,

ты не рвал пожирнее кусище

из прожорливых рук жреца.

Не хватал у них жирных подачек

и не верил их жирным словам,

и в погоне за лживой удачей

не шагал ни по чьим головам.

Ибо к дальним разорванным высям

был навеки прикован твой взор,

и тебя поразил и возвысил

этот горький и горний простор.

И постыдной кривою тропою

ты не крался, не путал дорог.

Но идя по дороге с толпою,

ты всегда был в пути одинок.

Если вправо они поманили,

кинься влево — спасайся их лжи.

Берегись — еще бритва Далилы

под подушкой на ложе лежит.

Перевод Л. Цивьяна

1. СВЕТ ДНЯ

А свет дневной не только ведь от солнца

он и от нас,

и от меня.

Планета выдыхает полусонно

слова, что суетно звенят.

Росой набухнув, новый месяц светит

и мочит волосы в воде.

Куда ни глянешь, женщины и дети,

как символ изобилия, — везде.

А мне казалось — я навек немею,

и так боялся я — а вдруг

простые части речи не сумеют

создать мир вымысла вокруг.

Но вот — лишь захочу — сквозь будни

льет вымысел прозрачный свет,

и вновь я говорю: "Да будет

все то, чего на свете нет!"

2. НАМЕКИ ВИСЯЩЕЙ ЛУНЫ

Взгляд поднимающейся ночи...

Взгляд дня, достигнувшего дна...

Как будто на листке росинка,

висит на небесах луна.

А ведь не падает — повисла!

Зря на нее собака лает!

Как притча с сокровенным смыслом,

как бы намек, луна пылает.

Намек на высь, что от рожденья

себя в воде увидеть жаждет,

на голос, ждущий отраженья,

чтоб пережить звучанье дважды.

Намеки раковины белой,

молящей молча о вниманье,

и тишины гнетущей бегство,

и бегство нашего молчанья.

Намеки родников бурлящих,

намек всего, что силой пышет,

намеки ночью говорящих,

но верящих, что кто-то слышит.

Намек луны, в ночи висящей,

как капелька росы блестящей.

Что ей собака с глупым лаем!

Не упадет она — повисла!

Затем луну мы воспеваем,

как притчу с сокровенным смыслом.

3. ТЫСЯЧЕЛИКИЙ ДОЖДЬ

Мы множество имен дождю давали,

и он всегда нежданный, точно чудо,

всегда он нов, и вечно с новой песней.

И шорохи, шуршание дождинок,

как тысячи мелодий тонкой грусти.

Лишь радость на один мотив поется,

печали — друг на друга не похожи.

Печаль — дитя, вскрывающее сущность

и тайный смысл обыденных явлений.

Печаль — дикарь, надевший маску волка,

чтоб помириться с родичами волка.

И как вино таится в винограде,

она таится в каждом человеке.

Сегодня дождь на новые мотивы

поет, поет, поет твои печали...

Так молви же ему: аминь.

Перевод Л. Цивьяна

Вечер смыл дневную пыль

и спать завалился, бездельник.

Кто там? Сказка то или быль?

Козленок

из колыбельной!

Я сразу поверил. Отвесил поклон,

как месяц — озерным теням.

Таким человечным вернулся он —

взрослым,

усталым,

полным прощенья.

Привет! По глазам узнал я тебя,

по козьему их мерцанью,

по скотьему гимну "ме-е" и "бя-я",

вечному, как мирозданье.

А я?

Погоди, не спеши с приговором.

Может, хитрым кажусь я тебе?

Мальчуган, изучавший Тору,

еще тянет (как ты!) "а" да "бе"...

Белоснежно руно твое, козлик, как встарь,

хоть изрядно его потрепали:

год Тарцах [25] По еврейскому календарю 5698 год (по числовым значениям букв слова), что соответствует 1938 году, в котором в Палестине прошли кровавые беспорядки. Сочетание букв этого слова можно прочитать и как «тирцах», означающее «убей». , что пятнает стенной календарь, —

будто слово "убий!" на скрижали.

Тридцать восемь ступеней, объятых огнём,

я по жизни прошел с того дня,