Александр Цыганков - Тростниковая флейта - Первая книга стихов

Рассвет не выловить в реке,

Когда река – поток рассвета,

Когда она, как будто Лета,

Теряет память вдалеке,

Предполагая только грусть

В певце: с рождения и после

Он между нами или возле

Читает реки наизусть.

Его теплом ещё согрет

Былой рубеж былинной славы,

Но возвращается двуглавый

Орёл на брошенный Пикет.

И свет пылает над холмом!

И ангел, словно перед боем,

Простого инока героем

Рисует в русле серебром.

Река не ведает преград,

И поднимая в гневе гребни,

Она выбрасывает камни,

Смывая золото назад,

И обретая берега,

Лишь управляет берегами,

Как свет, струится перед нами,

Вливая кротость во врага.

Там было много музыки, но птицы

Едва ли пролетали за кордон.

Сверкали заполярные зарницы,

И «Туполев» кружился, как шпион.

И матерный солдатский алюминий

Черпал снега в подобие ковша,

Пока ещё у гарпий и эриний

Снаряды наливались не спеша.

А между сим была библиотека

С томами в переплётах или без…

И в полости последнего отсека

Томился необъявленный ликбез.

Делились поимённо, словно сахар,

Двусложные чеканные слова.

И шёл урок, суровый, будто прапор,

И жаркий, как январские дрова.

В Сибири снег от неба до порога

И вечера длинней, чем Енисей.

Здесь нечего и вымолить у Бога.

И горизонт, как будто Колизей,

Зияет многоглазою стеною.

И, арки высекая изо льда,

Как в пропасти, шумит над головою

Сибирская упрямая вода.

Согреешь крылья, выпорхнешь на волю,

Но пустота, как трещина, вокруг —

Бульдозером по замкнутому полю

Вычерчивает чёрный полукруг.

Но может быть, удачливей пространство

Ничем не ограниченных легенд?

К чему такое южное жеманство:

Здесь ландия – вернее – СУПЕРЛЕНД!

Но плоскость в перевёрнутом сосуде

И с трёх сторон, должно быть, не видна.

Трёхмерные беседы о погоде —

Условная, но страшная война.

И лучший выход из любых условий

Предполагает временный уход,

Раз между всех прослоек и сословий

Есть общий, неделимый кислород.

Среди многоступенчатого неба

Есть неопределённая среда,

И ликами Бориса или Глеба

В пространстве зашифрована вода —

Живая или мёртвая, как воздух

Из угольных стволов и рудников,

И целятся рождественские звёзды

В терновники шахтёрских городов.

И этот снег, высокий, словно ода,

На сотни лет уже необратим.

С природою рифмуется свобода,

И Колизей всё там же, где и Рим.

И в белозубом падающем хрусте

Таёжных, мировых и прочих рек

Есть что-то из легенд о Заратустре,

Струящихся на плечи через век.

А пустота выкручивает запах

Огромных, черно-бурых, вековых

Зверей державных с кольцами на лапах

И с розами на ранах ножевых.

И может быть, в прокуренном вагоне

И я созрел, высвистывая гимн,

Раз машет мне рукою на перроне

Доброжелатель или аноним.

«Смотрите, он переступил пределы,

Закованные льдами на века!»

И шёпотом добавил: «Кости целы,

А прочее долепят облака».

Но остролистый уличный терновник

Не выдержал и выдохнул слова…

И стелется на белый подоконник

Ещё не пожелтевшая листва,

А снег идёт, из арок или окон,

Летит и льётся, падает на дно.

И парки из распущенных волокон

Плетут очередное полотно.

И пустота над выбеленным садом

Стремится прочь – пускается в разбег!

И время обращают снегопадом

Обычные слова: «В Сибири снег…»

В голове мысли Солона

И ещё какой-то бред о том,

Что ночь – есть зеркало света,

Как большая Луна над Элладой

В час, когда в Сибири

Вспыхивает утро.

Это и есть весёлый призрак

Благоденствия над Поднебесной:

Конфуций ещё не пил чай,

А фаланги уже видны Дарию…

Впрочем, и Александра погубило вино.

Вокруг одни прокураторы!

Так говорит он всегда, когда не спит, а когда спит, то видит одно и то же – лунную дорогу…

Что можно разглядеть в полуночном просторе,

Когда поёт в полях разнеженный свинец.

Здесь нужен ход иной, как витязю в дозоре,

Здесь странный колорит – кругом один багрец.

Как будто дождь в ведре – ни юность и ни зрелость.