Александр Цыганков - Тростниковая флейта - Первая книга стихов

Азия – серый камень, поросший мохом.

Под ним и хранится сосуд,

В котором лежат письмена.

Но только грядущее знает

Истину вечного Слова.

И позабытые люди

Все тропы к нему стерегут.

И плыл корабль… И ночь плыла.

Катилась яблоком звезда

И млела чёрная вода,

И мгла горела добела,

Как будто хрупкая свеча,

Внезапно или сгоряча,

Зашлась и выбилась из сил,

Когда рассвет плодоносил

И тяжесть падала с плеча.

Сей удивительный прозор

Навеял мне достойный вид.

И хор полночных Аонид

Увлёк, сдвигая кругозор,

Поближе к центру бытия,

Да так, что выгнулась земля

Тугой еловой тетивой

И повела зелёный строй

От ноты «ми» до ноты «ля».

Как будто чёрная гора

Из родника струила свет,

И, воздух пробуя на цвет,

Я нёс на кончике пера,

Что видел взгляд: и под, и над…

И величавый листопад

Шуршал таинственным крылом,

И осень через бурелом

Сходила словно водопад.

И волны Леты или лет

Срывали с камня серый мох.

Дышал гранит, и каждый вздох

Вбирал языческий завет

Из глубины таёжных вод.

И время шло – как будто вброд,

Когда среди запретных сфер

Вставала сфера Орты-Чер,

И Ульгень правил небосвод.

То день всходил. И горный дух

В распадки гнал густой туман.

И пел неведомый шаман

Перед вершинами, на слух

Вершин сверяя голоса.

И звонко падала роса,

И бубен между синих гор

Вздыхал, вступая в разговор,

И эхо прятали леса

И поглощали в свой желток

Всю соль неясных миру слов.

И молчаливый зверолов

Входил в дымящийся поток

Лесной реки и ставил сеть,

И бил шаман в сырую медь,

И зверь выскакивал из нор,

И человек из рода Шор

Боготворил земную твердь.

Легко текла моя строка,

Журчал родник, и горный лёд

Хрустел, и двигался вперёд

Поток преданий, и река

Слова гранила, как клинок,

И, раскаляя водосток,

Бросала в ледяную печь

Ещё бесформенную речь,

Пока в печи горел восток.

И день играл с огнём и ввысь

По горным тропам восходил.

Шаман над бездной голосил,

И над землёй рычала рысь,

Вонзая когти в облака,

И кровь по лезвию клинка

Плыла, но отражал гранит

Уже единый алфавит

От века или на века.

А осень падала в излом

На голубой овал хребта,

И грозовая высота

Свинец сливала под углом

На полотно кривых зеркал,

И день пылал во весь накал

Ленивым пламенем в воде,

И пламя, словно на гвозде,

Качалось между чёрных скал.

Так в сон вступая наяву,

Я открывал волшебный мир,

И мой земной ориентир,

Как будто камень на плаву,

Кружил меня, и вслед за ним

Я шёл – пророк и пилигрим —

Среди неведомой страны

Другой, обратной стороны…

А впрочем, мир необозрим,

Как неделима высота.

И, проходя все восемь дуг,

Я на девятый полукруг

Тащил распялину креста,

Как будто думал побороть

Среди небес свою же плоть

И обрести в немой глуши

Простор для слова и души,

Кусок меняя на ломоть,

Как цепь долин на цепь хребтов.

Но здесь молчание – закон.

И, вторя ветру в унисон,

Я, словно шорец-зверолов,

Молился сразу трём богам,

Читая руны по слогам,

И что-то зная о Христе,

Немел уже на высоте,

Внимая небу и снегам.

Я видел бреющий полёт

Орла над выжженной грядой.

Он плыл, как знак, над головой.

Но нечет это или чёт?

Про то неведомо и мне.

И только пятна на Луне

Несли классический прилив.

И боль, и радость примирив,

Я растворялся в синеве.

И ток её метаморфоз

Плотнел в невидимой дали.

И все вершины от земли

Стремились вглубь, наперекос

Другим, но родственным мирам,

И, разделив их пополам,

Я принял образ или вид,

И хор далёких Аонид

Теперь звучал и здесь, и там.

А впереди заросший склон

Уже ронял глухую тень.

И как бы долог не был день,

Но солнце движется в наклон,

Беспечно или напролом,

И пропадает за углом…

Но предначертан вечный ход,

И календарный переход

Готовит новый перелом.