Александр Цыганков - Тростниковая флейта - Первая книга стихов

Всё это существует без меня —

Всё заданной прозрачности согласно.

И всё уже свершилось до меня,

Прошло туда-сюда волнообразно.

Прошло и повторяется. Опять

Начнёт всё щебетать и оперяться.

Но сколько можно перевоплощаться,

И как всё это надо понимать?

Слоны преображаются в слонов,

И люди – в человеков, и обратно.

Но, словно пионер, всегда готов

Я кануть, чтоб вернуться безвозвратно.

Когда бы вправду вечным был покой,

Когда бы мы навек бросали кости…

Но отправляясь к Богу, словно в гости,

Мы снова возвращаемся домой…

В местечке под названьем Камыши,

Вдали от сопредельных территорий,

Я вычисляю путь своей души

Среди других дорог и траекторий.

Размытый вид. Безлюдие вокруг.

Философ-дождь грустит о человеке.

Посмотришь – и подумается вдруг,

Что это всё в другом каком-то веке,

Что миллионы или сотни лет

Пройдут от обусловленной разлуки,

Я снова возвращусь на этот свет

И проливным дождём умою руки,

И ничего не зная о былом,

Пойду бродить среди большого леса,

И пропою рокочущим стихом

Про подвиги Ясона и Улисса.

Держу ответ, как циркуль над водой,

Философ-дождь напомнил о пропаже.

И вот она, мечта, передо мной

Восходит во вневременном пейзаже.

Ту женщину и целый легион

Событий, уготованных мне Богом,

Уже не вычтет даже миллион

Бегущих лет. Здесь вечность за порогом.

Кружится дождь, как в пропасти слова.

Высокий лес шумит о человеке.

Местечко Камыши – вода, трава…

В каком ещё увидимся мы веке?

Подумаешь, небо!

ТЮРЬМА ФАНТАЗИИ

Сентябрь, как ящик с лимонадом —

В зелёном – жёлтая вода.

Есть время перед листопадом

Принять ещё немного льда.

Но вдруг среди античных статуй

Возник монах и начал петь

Псалмы суровому солдату,

Что держит золото и медь.

Тогда и вспомнил я Египет,

Роняя свет на полотно,

Схватил ладонями эпитет

И осень выпустил в окно.

И день вздохнул песочным зноем,

Весь в белом, словно древний жрец,

Как будто следом за изгоем

Опять бредут стада овец.

И ливнем сколотое солнце,

Внезапно или впопыхах,

Сметает листья, как червонцы,

И лёд сгорает на руках.

И вновь пророческая осень

Берёт своё на старый лад.

Грустит на паперти Иосиф,

И в город входит листопад.

Осеннее цветение… Цветы,

Неторопливой жертвенной походкой,

Идут уже в другое бытие

Другого обязательного мира…

Пусть мир неповторим, но что понять,

Запомнить или выкинуть ребёнок

Успеет перед створками дверей —

Какой заряд хранит ликейский мел?

Сентябрь… Гладиолусы, шары,

Левкои, розы, астры, хризантемы —

Все пригодились, чтобы выстлать путь,

Верней, убрать гирляндами однёрку:

Задал им Бог по первое число!

Неповторимой жертвенной походкой

Они идут в анналы сентября,

И падает в гербарий жёлтый лист.

Проба воздуха вполне криминогенна,

Осень жарит, словно автоген.

Каллиопа, Клио, Мельпомена…

Девять муз, классическая сцена,

И в дырявой бочке Диоген.

Осень отрезвляет лимонадом,

Надвигая шляпу на глаза,

Смотрит криминальным зоосадом

И сгорает вешним листопадом,

Глупая, как будто стрекоза.

Всё красиво, хорошо, спокойно,

Даже грязь присыпана песком.

Трафаретить это недостойно,

Не заметить – вовсе непристойно,

Если даже музы босиком

Входят за решётки или в парки,

И факир с удавом на руке

У кассира требует заварки,

И в партер лучи электросварки

Вносит Чаплин в чёрном котелке!

Это осень? Это просто сцена!

Птичий клин на бронзовом щите.

Это песня в бочке Диогена.

Каллиопа, Клио, Мельпомена…

Девять муз, и море в решете.

Дождь в акварельной столице

Смыл очертания света:

Плавают красные рыбы

На полотне Фудзиямы…

Вот где скрывается тайна!

Мир евразийской пряжи

Белый, как снег. Император

Смотрится в зеркало Сены…

В. Шукшину