Александр Цыганков - Тростниковая флейта - Первая книга стихов

И грусть соответствует форме,

Как солнечный свет апельсину,

Как острые дольки лимона

Дождям экзотических стран.

Я вычислил путь телефона,

Но гул опломбировал номер.

И вечер, идущий на запад,

Хрустит под ногами, как снег.

Закружится красное солнце,

И ветви пернатую стаю

На заиндевелом закате,

Как листья, с себя отряхнут.

Но лоск апельсиновой кожи,

Подобно забытому чуду,

Окрасит озябшие крылья

И выдохнет в двери пургу.

В окне отражаются сутки,

А время, наверно, в портфеле,

Который доверху наполнен

Катушками от проводов.

Но там в невозможном контакте

Как раз получается пламя,

И преображается вечность,

Монтируя минус на плюс.

Острее приправы из перца,

Как острый клинок изувера,

Качается красное солнце

В прослойке небес и земли.

И капает сок апельсина

На жёлтую кожу лимона,

И плавится мёртвое небо

У золота на острие.

А дальше – горячие руки

Предложат вам лёд на ладонях,

Как будто упавшие дольки

Из-под опалённых ресниц.

Засохнут слова на конверте

В пустом разделении гула.

Где в точности плюс или минус —

Не вспомню, но выберу плюс.

И это всего лишь орбита,

Вращение около неба.

Немыслимо и непонятно

У всех и всего на виду.

Я вычислил путь телефона,

Но гул опломбировал номер

И плещет в оранжевом зное

На окна свою кислоту.

Мой стих течёт… И мыслю, что живу,

Мгновенья преломляю, как в кристалле,

И плещется вино в моём бокале,

И кружится корабль на плаву.

Приятель добрый – славный Ганимед —

В движении и шелесте страничном.

И в воздухе библейском и античном

Сливаются пророк и кифаред.

Должно быть, прохудились облака,

Пока судьбу предсказывал астролог,

И звёздами зачатый археолог

Уже открыл последние века.

И стих течёт… И щедрый Ганимед

Вином прамнейским чествует сраженье,

Расплёскивая головокруженье

Каких-то необъявленных побед.

Я – Будда. Утро. Жду учеников.

Мои ученики ещё в постели.

Но кто моих детей будить посмеет,

Когда и сам учитель крепко спит.

Внезапно кончится письмо,

И выдохнет далёкий голос

Непрозвучавшие слова.

И встанет утро над землёй,

Как голубая панорама,

Открытая со всех сторон.

Какая талая листва!

Какая тьма посередине!

И в небе птичий кавардак,

Такой же вещий и щемящий,

Как глубина из-под ресниц.

И нам несёт благую весть

Живое солнце в чёрных лужах,

Окрашивая углем лёд.

И так бы жить, перечеркнув

Слова, забытые впервые,

И править, словно стеклодув,

Узоры эти вековые.

И лёд топить на камельке,

И смыть все знаки на руке.

И говорить: что высота,

Что эти поле, лес и ветер,

Когда кругом лишь немота

И всё известно всем на свете,

Когда повсюду – ветер, ветер…

И непонятно ни черта.

Какая талая листва!

Какая тьма посередине!

Горит и плавится апрель.

Ну, а потом? Потом опять

Недолетевшее сопрано

Начнёт по клавишам нырять,

Пока не поздно и не рано

Ещё всё это повторять,

Что вот и плавится апрель!

Какая тьма посередине!

И всё внезапно оборвётся.

Как лёд, как будто в никуда,

Перелетит и перельётся.

Другого нам не остаётся.

Горит апрель, течёт вода.

Силуэты женщин за окном.

Грусть крепка, как мраморная скука.

Это ли чужбина и разлука,

Вечная, как снимок под стеклом.