Александр Цыганков - Тростниковая флейта - Первая книга стихов

Бушуют волны Геллеспонта

У края местной синевы,

И медный шлем Беллерофонта

Лежит в песке без головы.

Песок, как будто прах героя,

Несёт крылатые слова,

И по волнам чужого моря

Плывёт без шлема голова.

А тело бродит вдоль залива

Без бренных мыслей и забот.

И воды вечного пролива

Стремятся ввысь, наоборот,

Где между донных отложений

Нефела гонит облака,

И между прочих отражений

Растворена моя строка.

Пускай Гипнос меня задушит

В своих небесных вещих снах,

Но вижу я, как наши души

Лежат частями на весах,

Как разделённый на два моря

Без головы Беллерофонт…

И лишь крылатый конь героя

Соединяет Геллеспонт.

Синеет море. Чайки. Вдалеке

Левкадская скала и женский профиль…

И берега замысловатый грифель

Ломает пенный росчерк на песке.

От свежести кружится голова.

Картавят волны. Дует лёгкий ветер.

Невозмутимо море на рассвете,

И не нужны красивые слова.

И море выдыхает немоту

И лижет раскалённые ступени.

В волнах встают непрошеные тени

И волны увлекают в высоту.

И в глубине надвременных зеркал

На крыльях поднимаются кумиры.

И женщина поёт… И голос лиры

Над временем раскатывает вал.

И в небесах над морем и скалой

Растут и разгораются кометы,

Издалека, как первые поэты,

Нисходят в мир рассветной полосой.

И солнце расплетает полотно

И на песке рисует женский профиль.

Ломается о камни пенный грифель,

И по скале струится тень Сапфо…

Я падаю на плоскость полотна

И отражаюсь сразу в двух морях.

Луна обводит тёмный силуэт,

Предполагая новую волну Прилива.

И крылатый бег часов,

Ещё не обозначенных в воде,

Не знает, как переступить рассвет.

И я, сдирая донные пласты,

Пытаюсь угадать, где скрыта твердь.

Но только мрамор многих Атлантид

Распарывает плоть зелёных волн

Подводных, неродившихся морей.

Поскольку море – плоскость, и на ней

Должна быть неоткрытая земля.

Ещё не знал о шаре Магеллан,

А я уже чертил его маршрут,

Играя с настоящим кораблём

В огромной луже посреди двора.

Но лужи тоже без границ и дна,

Они бездонны и бесформенны,

Как весь невоплощённый генотип.

И всё, что накопилось со времён

Пришествия избранников со звёзд,

Я помню, чувствую, осознаю…

Но только не найду, где скрыта твердь:

На чём стоят проклятые слоны?

Где край нераспадающихся сфер?

И кто ещё об этом не забыл?

В гневе ложусь я на камни брега реки многобурной,

Взгляд отвожу от прекрасных меднолитых современниц,

Словно развёрнутый свиток – мудрую книгу читаю:

Как неразумный троянец, Парис, Елену похитил.

Недолго скорбели ахейцы…

Упругой линией бедра

На гнутом зеркале природы,

Сплошной иллюзией свободы

Стоит упрямая вода.

Равно – что море, что река…

И плоть произошла из плоти.

Ещё не жил Буаноротти,

Но стала мраморной рука

Запечатлённого творца,

Себя загнавшего под своды

На плечи давящей природы

Ступнями римского дворца.

Но всем знакомые черты

На берегах бесстрастной Леты

Несут вселенские приметы

Какой-то странной красоты.

И здесь – что сердцу, что уму

Не совладать с подкожной дрожью.

Течёт вода по бездорожью,

И путь срывается ко дну.

А над водой струится стриж,

Взрывая вечность опереньем,

И в глубине покрыт свеченьем

Ещё не признанный Париж…

Но в звук врезается перо

Едва проклюнувшейся птицы,

И окрылённые девицы

Поют про женственность и про

Того, который под венец

Шагнул с земного эшафота.

И муза славила Эрота,

Когда в бедре запел птенец.

Старик, похожий на Гомера,

Глядит в упор на Клитемнестру.

А Клитемнестра, как гетера,

Заводит страсти по Эгисту.

Старик глядит, Гомер похожий.

И Понт выкручивает пену.

И Агамемнон, как прохожий,

С тоскою смотрит на Елену.

А Клитемнестра в ратном шлеме

Снимает с юноши накидку.

Старик заплакал, и в гареме

Эгист ласкает проститутку.

Античность, белая, как пена,

Несёт по площади заколки,

И полногрудая Елена

Ломает ногти на прополке.