Микола Бажан - Стихотворения и поэмы

Тянулись дни. Пришел двадцатый год,
Обвалы армий возле горизонта,
И через Умань, набирая ход,
Буденновский поток рванулся к фронту.
И тут театр обрел свой смысл и хлеб —
Поставил «Гайдамаков». Голос Гонты
Из легендарных дней кровавых треб
Сжигал сердца огнем вольнолюбивым.
Лесь Курбас перелом людских судеб
Услышал сердцем жадным и пытливым.
В нем отозвался времени наказ,
Влекомого ликующим порывом.
Он слышал всё и так узнал про вас,
Про дочь и про отца, и вашу муку
Он принял, как свою, его потряс
Ваш исступленный вопль, лишенный звука,
И к немоте израненных сердец
Он протянул участливую руку.

Когда и где встречались твой отец
И режиссер, ни ты ни я не знаем.
И папа изумил тебя вконец,
Когда однажды, чем-то раздираем,
Придя домой, довольно долго он
Ходил, молчал и вдруг — «Давай сыграем!» —
Рванул рояльной крышки мертвый склон,
Отвыкшею рукой аккорд нащупал,
И лязгнул струн ослабших перезвон,
И расточилась тишина халупы.
Отец сказал: «Тут подошел ко мне
Тот, киевский, руководитель труппы.
Мы с ним поговорили в стороне.
Им нужен концертмейстер помоложе.
Считает он, ты справишься вполне,
И я сказал, что дам ответ чуть позже.
Устал я ждать, покуда ты поймешь,
Что так казниться невозможно тоже.
Я бы пошел. Так что? Ты к ним пойдешь?»

И ты пошла.
Под потолками бывшего костела
Мелькали ласточки,
А отсветы, зеленые и синий,
Как листопад, со стен снижались к полу,
И пахло осенью и свежей древесиной.
И пахло
Молодыми, влажными горячими телами,
Кружившими на сцене,
Словно бабочки на блике,
И пианино ветхонькое, разогнавшись в гамме,
Их настигало лишь с усердием великим.
И люди юные так полнились своим уменьем,
Природным творчеством,
Хмелящим и истомным,
Что их тела
И сами исходили пеньем,
Разноголосьем
Радостным и неуемным.
Предаться музыке,
Ее строжайшей власти,
Налиться ритмами,
Идущими от слова,—
Почти болезненной,
Пронзительной той страсти
Сердца
Раскрыться делались готовы
Затем, чтоб в теле молодом возник
Сквозной, как молния,
Любви разящий вскрик.

О, юные сердца
В восторге непридуманном
Ушедшие в поход
За красотой и истиной,
В той
Посечённой пулями
Голодной, утлой Умани,
По радости тоскующей,
Хоть нищей и расхристанной.
Студенты, агрономы, мукомолы,
Бойцы-отпускники,
Печальницы-сестрички,
Подростки-школяры, учительницы школы,
Проворные, стрекочущие птички.
Ты им играла.
Из-под тонких пальцев
Разбрызнулись
И вдруг сомкнулись в хороводе
Бубенчики Шопеновых капризно плавных вальсов
И ливень Лысенковых грозовых мелодий.
И тот, наверное еще доисторический,
Тягучий голос зноя и пустыни
Заколыхался
Веткой пальмы химерической,
Качаемой ветрами в Палестине.
То было не забвенье, а сезам —
Отдавшись музыке,
Ты заглянула дальше
Под зыбкую поверхность мимодрам
В пещеры, в недра настоящих драм,
Без деланного пафоса и фальши.
И рвались ширмы,
Падали заслоны,
Сбылись пророчества,
Лились потоки света,
Мир музыкой набух,
И не октавы —
Ноны
Нам зазвучали
В солнечных кларнетах.

Ты никогда еще такою не была,
Как в вечер тот,
Когда в порыве вдохновенья
К высотам радостного откровенья
Нас музыкой своею ты вела.
Мы
Этот танец,
Действо,
Хоровод
Назвать решили «Мартовским смятеньем».
Запевом алым над всеобщим пробужденьем,
Необъятным,
Перекатным
Плясом полых вод.
Нива зреет,
Половеет,
Луг хмелен собой.
Это Мавка дозревает,
Это Мавка разрывает
Гомон-жгут.
Может, это танец,
Но еще и бой.
Вешние потопы с грохотом бегут.
Силой играя,
Тянется к маю
Революции юной порыв.
Руки и взоры
Вверх поднимаем,
Небо молниями перекрыв.
Окоем развернулся пурпурно.
Борото. Вспорото.
Бурно.
Крушит, ломает,
В землю вонзает,
В землю плуг.

Стих канонады последний раскат.
Первый запахан круг.
Человек человеку — брат.
Народ народу — не враг.
Друг.
Мы верим так,
Мы дышим так
Всей грудью, стремленьем:
Не завтра — сейчас,—
И учат неслыханным песням нас
Тычина,
Блакитный,
Чумак.
Засеем податливый чернозем
С песней, игрою…
С тобою, Дебора,
С тобою,
Сестрою.
Отныне мы вместе везде и во всем.
Мы вместе седлаем,
Мы вместе трубим,
Весенний порыв наш мы поровну делим.
Играючи жестом,
Стихом любым,
Мы словом пьянимся,
Как ветром, как хмелем.
Нас, тощих и босых,
Шквал подцепил
На улицах, в студии,
В школе —
Повсюду.
Дебора,
Этого я не забыл,
Этого я никогда не забуду.