Иегуда Амихай - Иегуда Амихай переводах А. Гомана

До белого самолёта.

Скажи слова, что спешат сказать

В час короткий разлуки времена года,

В час, когда руки приходят к

Глазам, полным слёз, словно к

Корыту, чтоб пить и пить.

Перевод Адольфа Гомана, 1999

Из книги « За всем этим кроется большое счастье »

Из цикла « Я не защищён »

Люди пользуются друг другом

Как средством от боли. Один другого

Прикладывают к ранам житейским своим,

Ко рту и к глазам, к лобку и к ладони

раскрытой.

Сжимают один другого и не хотят отпускать.

Перевод Адольфа Гомана, 1999

Из книги « За всем этим кроется большое счастье »

Из цикла « Я не защищён »

Одного человека забыв,

Забудешь троих: его,

Название улицы, где он жил,

И того, чьё имя она носила.

Ты не обязан плакать.

Тогда там стояли два эвкалипта.

Выросли, верно. То было

Вечером. Ты не обязан плакать.

Это сейчас всё тихо,

Верно, разумно, печально чуть-чуть,

Как отец, что один растит малыша-сына,

Как сын, что один растёт у отца своего.

Перевод Адольфа Гомана, 1999

Из книги « За всем этим кроется большое счастье »

Из цикла « Я не защищён »

Есть память смутная – как сахаром цветным,

Она покрыта гомоном играющих детей.

Есть вещи, что не защитят

Уже тебя. И двери есть – они могилы крепче.

И есть мелодия, похожая на ту, у Мазэди

Возле Каира, обещавшую тогда

То, что молчание «сейчас»

Старается исполнить, только зря.

И место есть, куда вернуться не сумеешь ты.

Его скрывают ветки днём

И освещает лампа среди ночи.

И больше ничего я не могу сказать,

И больше ничего не знаю.

Забыть и улететь. Летать и забывать. И это всё.

Всё прочее – печаль в глазах, картины на пути.

Перевод Адольфа Гомана, 1999

Из книги « За всем этим кроется большое счастье »

Из цикла « Я не защищён »

Мы были друг другу близки,

Как два номера в лотерее

С разницей маленькой в цифре одной –

Одному, глядишь, повезёт.

Твоё прекрасное лицо и имя на тебе, как печать

На коробке чудесного деликатеса.

Плод и имя его.

Ты всё ещё там, внутри?

В дни, когда каждый день

Будет также сладок, как ночь,

И красив, во времена людей,

Для которых время не важно уже,

Мы узнаем, узнаем…

Перевод Адольфа Гомана, 1999

Лея Гольдберг умерла в дождливый день,

Как и писала в своих стихах;

И перенесла свои похороны

Назавтра, на солнечный день,

Как только она могла.

Её печальные глаза – единственные,

Способные состязаться с глазами отца моего

В старинной еврейской игре

Тяжёлых глаз, опускающихся

К ямкам под ними.

(Теперь они оба там.)

Лея умерла после того,

Как литературные приложения

Уже два дня печатались вовсю.

Так она вынудила нас

Написать о ней с неторопливой печалью

Чистыми словами, как только она могла.

(Во время боёв в Негеве её книжку

"Из моего старого дома" я всегда носил в рюкзаке.

Страницы были разорваны и подклеены

Полосками липкой ленты, но я знал наизусть

Все сокрытые в ней слова

И все видимые глазу.)

Она изучила много языков,

Подталкиваемая человеческой печалью:

Говори, пиши и плачь втихомолку.

(В одной из квартир в Иерусалиме жили после неё

Три девушки,

Одну из которых я очень любил.)

Мы принесли ей часть сладости

Нашей жизни, чтобы поместила её

В свои стихи, как повидло в пончики.

А горечи и мучений для этого

Хватало у неё самой,

Не нужно было занимать у других.

(Когда моему сыну было два года,

Он называл её "Гольдберг" –

Не "тётя", не "Лея".)

Профессор внутри неё был готов,

Может быть, жить ещё долгие годы,

Но поэт в ней не желал

Состариться. И победил.

Лея умерла. В этом молчании

Она уже здесь владела многими акциями.