Арсений Несмелов - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I - Стиховорения и поэмы

I

Ворота. Пес. Прочавкали подковы,
И замер скрип смыкающихся створ…
Какой глухой, какой средневековый
Китайский этот постоялый двор.

За ним — поля. Кумирня, кукуруза…
А в стороне от глинобитных стен,
На тонкой жерди, точно для антенн, —
Отрубленная голова хунхуза.

II

Я проснулся в третьем часу,
Ночь была глубока, как яма.
Выли псы. И, внимая псу,
Той звериной тоске упрямой, —

Сжалось сердце. Ему невмочь,
Не под силу ни сон, ни бденье!..
И плескалась о стекла ночь
Небывалого наводненья.

III

Кожа черная с синевой.
Лоб и щеки до глянца сухи.
На открытых глазах его
Копошились желтые мухи…

Но угроза была у губ,
В их извилистой нитке серой,
И шептал любопытным труп:
— Берегитесь!.. Пришла холера.

Какой-то срок, убийственная дата,
И то, что называлось мастерством,
Что смелостью пленяло нас когда-то, —
Уже фальшивит шамкающим ртом.

О, трупы душ в тисненых переплетах,
Чей жар остыл, чей свет уже потух, —
Что уцелело от посильных взлетов,
От непосильных творческих потуг?

Лишь чудаков над вашим склепом встретишь;
Но даже им, искателям пути,
Сверкающую формулу бессмертья
В остывшем пепле вашем не найти!

И только страсть высоким воплем меди
Еще звучит, почти не отходя,
Да голубые молнии трагедий
У горизонта небо бороздят…

Лишь вопль из задохнувшейся гортани,
Лишь в ужасе воздетая рука…
Лишь речь нечеловеческих страданий,
Как маяки, как искры маяка, —
Векам, в века!

Так пощипывает холод,
Так нащупывает нож —
Ощущение укола,
Электрическая вздрожь.

Обернусь. Зеленый, зоркий
Взгляд, притянутый ко мне.
Так хорек глядит из норки
На врага. Так каменеть

Можно, вылив в созерцанье
Волю бить, кусать, душить:
Ядовитое мерцанье
Ненавидящей души.

Так, смертельным страхом болен,
Перейдя времен предел, —
Достоевский из подполья
На Тургенева глядел.

Сердцем к сердцу, жалом к жалу,
Укусив от боли снег,
Той же яростью, пожалуй,
Бледный Пушкин прояснел, —

Лишь поймал стволом граненым
Ненавистный силуэт.
Взглядом подлинно влюбленным
Обнял. Крикнул пистолет!

Снова — в точность протокола,
К мелочам — от грозных глыб:
Ощущение укола,
Ощущение иглы…

Обернусь, и взор зеленый
Ускользает, гаснет шаг.
Да, за мной неугомонный
Соглядатайствует враг.

Ни на шаг не отодвинусь,
Не прикрою грудь щитом:
Плюс и минус, плюс и минус, —
Друг без друга мы — ничто!

Мне проследовать пора бы
Мимо вас к заботам дня,
Но, ребята, ваш кораблик
Задержал сейчас меня.

Он плывет, и крик ваш звонок,
У булыжника — аврал…
Так и Петр, еще ребенок,
С дядькой Зотовым играл.

Подождите, подрастете,
И у вас, как у него,
Будет Яуза и ботик,
Встреча с вольной синевой!..

Накормите ж сталью мускул,
Укрепите волей грудь,
Чтоб пристать к границам русским
Вы смогли когда-нибудь.

Чтобы дух ваш не был связан,
Чтоб иной была пора,
Чтобы пал советский Азов,
Как турецкий у Петра!

И тогда — проходят мимо
Дни, согбенно семеня, —
Вы моей земле родимой
Поклонитесь от меня!

Бестрепетность. Доверчивость руки.
И губы, губы, сладкие как финик,
И пряди, выбившиеся на виски,
И на висках рисунок жилок синих.

И ночь. И нарастание того,
Что называет Пушкин вдохновеньем…
Автомобиль буграстой мостовой,
И световой, метущий тени веник.

И это всё. До капли. До конца…
Так у цыган вино гусары пили.
Без счастья. Без надежды. Без венца.
В поющей муке женского лица,
Без всяких клятв, без всяких «или — или»!