Арсений Несмелов - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I - Стиховорения и поэмы

Мне душно от зоркой боли,
От злости и коньяку…
Ну, ходя, поедем, что ли,
К серебряному маяку!

Ты бронзовый с синевою,
Ты с резкою тенью слит,
И молодо кормовое
Весло у тебя юлит.

А мне направляет глухо
Скрипицу мою беда,
И сердце натянет туго
Ритмические провода.

Но не о ком петь мне нежно, —
Ни девушки, ни друзей, —
Вот разве о пене снежной,
О снежной ее стезе,

О море, таком прозрачном,
О ветре, который стих,
О стороже о маячном,
О пьяных ночах моих,

О маленьком сне, что тает,
Цепляясь крылом в пыли…
Ну, бронзовый мой китаец,
Юли же, юли-юли!..

Пусть одиночество мое сегодня —
Как масляный фонарик у шахтера
В руке, натруженной от угля и кирки,

Который он над головою поднял,
Чтоб осветить сырого коридора
Уступы, скважины и бугорки.

Свети же, одиночество, свети же!
В моем пути подземном мне не нужен
Ни друг, ни женщина! Один досель

И впредь один, путем, который выжжен
Раскатами обвалов за спиною,
Отчаяньем погибших предо мною, —

Скребусь туда, где пребывает Цель!

Вниз уводят восемь ступеней.
Дверь скрежещущая. Над ней,
На цепи — качай его, звонарь! —
Колокол отчаянья — фонарь.

Влево, вправо вылинявший свет,
Точно маятника да и нет …
Сочетавшиеся свет и звук,
Взмахи дирижирующих рук.

Никнет месяц. Месяц явно рыж
От железа этих ржавых крыш.
Ночь прислушивается. Дома —
Как тысячелистые тома.

Как на полках книги дремлют в ряд,
Четырехэтажные стоят.
Неужели вам, бездарный день,
В них еще заглядывать не лень!

Вот рассвета первые ростки.
Неба побелевшие виски.
Восемь ступеней, как восемь льдин.
Восемь. И болтливый кокаин!

Застегну до ворота пальто.
Брошусь в пробегающий авто.
И, шофера отстраняя прочь,
Догоню спасительницу-ночь.

…Душит мгла из шорохов и свиста,
Поднимая теплоту до плеч,
И на плащ, шуршавший шелковисто,
Почему усталым не прилечь?

Вот ты — вся. За тканью, под рукою, —
Мускулов округлое тепло…
Водопадом радости к покою,
Словно лодку, сердце повлекло.

Снова стало видно, слышно стало:
Звон травы, фонарик рыбака…
Снова море шорохом усталым
Говорит, что полночь глубока.

На рассвете дрожь щекочет кожу,
И свернуться хочется в клубок;
На рассвете снится теплый кожух
Дедушкин, уютен и глубок,

Или — сумка (утром сны — о детском)
И цветные в ней карандаши…
На рассвете сны мои не бегство ль
В прошлое стареющей души?

Вот отец, собрав на переносьи
Складки лба, взглянул на шалуна,
И бровей его седоволосье —
Страшно молвить — как у колдуна!

Ты проснешься раньше. И, на локоть
Опершись, — в твоих глазах испуг, —
Поглядишь: из мглы голубоокой
Выплывает алый полукруг.

И, от ночи на земле продрогнув,
Сонной лени разомкнув кольцо,
Взглянешь ты внимательно и строго
На худое милое лицо…

И, упав, чтоб телом греться возле,
Вновь сомкнешь томление и лень.
А восток уже над морем розлил
Золотой и розоватый день…

Лечь, как ложится камень
На верстовом пути,
И обрасти веками,
В землю до плеч уйти.

Слушать, уставя челюсть
В травы тропы живой, —
Люди шагают через
Каменный череп твой.

Знать, впереди и эти
Лягут: за рядом ряд…
Вот твой удел, Бессмертье,
Высшая из наград!

… Двойную тяжесть мы с тобой несем,
Нам каждый день, как крепость, отдан с боем,
И рассказать, поведать обо всем
Немыслимо, пожалуй, нам обоим.

У каждого есть некая черта,
И за нее друг друга мы не пустим;
Она встает как некий Гибралтар,
И лишь за ней — нестиснутое устье,