И, если к сердцу эти звуки,
Их скрытая, большая высь,
Над океаном наши руки
В рукопожатии сошлись!
«Сегодня я выскажу вам…» [238]
Сегодня я выскажу вам
Самые сокровенные мысли,
Которые раньше прятал,
Как неприличную фотографию
Прячет гимназист.
Как он, замирая от сладострастия,
Отдается ей, запершись в клозете,
Так и я вытаскиваю эти слова
Из конуры моего одиночества.
Послушайте,
На чем основано
Ваше презрение ко всему,
Что не изъявляет желания
Гладить вас по шерстке?
Вы умны? — Нисколько.
Вы талантливы? — Ровно настолько,
Чтобы писать стихи,
За которые платят
По пяти центов за строчку.
Пожалуйста, не улыбайтесь!
Это не шутка
И даже
Не желание оскорбить,
Это много больнее
И называется — истиной.
Кроме того, вы блудник:
Вы не пропускаете мимо ни одной женщины
Без того, чтобы не сказать ей глазами,
Что всегда готовы к прелюбодеянию,
Как револьвер к выстрелу.
Малейшая неудача
Приводит вас в отчаяние,
Но подлинное несчастье
Не ощущается вами,
Как землетрясение не ощущается клопом.
И все-таки,
Человек высоких вдохновений,
Я испытываю к вам
Родственную — наикрепчайшую! — любовь,
Которая мучит меня,
Как мучит порядочного человека
Связь с недостойной женщиной.
Да, вероятно,
Я когда-нибудь убью вас,
Как добродетельная жена
Убивает мужа,
Изменившего ей с проституткой.
И что же,
Ваше внимательное и любезное лицо,
Лицо сорокалетнего мужчины,
Продолжает улыбаться?
Вы слушаете меня,
Как слушают старую, надоевшую жену,
Как институтские глупости
Некрасивой женщины!
Я отклоняю дверцу зеркального шкафа.
Ибо, если невозможен развод,
Лучше уметь Не замечать друг друга.
Отправляйтесь жить своею жизнью,
Как я живу своею.
До новой встречи в уличающей плоскости
Первого зеркала!
ПИСЬМО («Листик, вырванный из тетрадки…») [239]
Листик, вырванный из тетрадки,
В самодельном конверте сером,
Но от весточки этой краткой
Веет бодростью и весельем.
В твердых буквах, в чернилах рыжих,
По канве разлиновки детской,
Мысль свою не писал, а выжег
Мой приятель, поэт советский:
«День встает, напряжен и меток,
Жизнь напориста и резва,
Впрочем, в смысле свиных котлеток
Нас счастливыми не назвать.
Всё же, если и все мы тощи,
На стерляжьем пуху пальто,
Легче жилистые наши мощи
Ветру жизни носить зато!..»
Перечтешь и, с душою сверив,
Вздрогнешь, как от дурного сна:
Что, коль в этом гнилом конверте,
Боже, подлинная весна?
Что тогда? Тяжелей и горше
Не срываются с якорей.
Злая смерть, налети, как коршун,
Но скорее, скорей… Скорей!
«Ходил поэт и думал: я хороший…» [240]
Ходил поэт и думал: я хороший,
Талантливый, большой, меня бы им беречь!
И хлюпал по воде разорванной калошей
И жался в плащ углами острых плеч.
Глаза слезят от голода и яда,
В клыках зубов чернеет яма рта.
Уже вокруг колючая ограда
И позади последняя черта.
И умер он, беззлобный и беспутный,
Ночных теней веселым пастухом.
Друзья ночей, воры и проститутки,
Не загрустят о спутнике ночном.
Лишь море в мол из розового мрака
Плеснет волны заголубевший лед
Да мокрая бездомная собака
Овоет смерть собачью и уйдет.
ТЕНЬ («Весь выцветший, весь выгоревший. В этот…») [241]
Весь выцветший, весь выгоревший. В этот
Весенний день на призрака похож,
На призрака, что перманентно вхож
К избравшим отвращение, как метод,
Как линию, — наикратчайший путь
Ухода из действительности, — тело
Он просквозил в кипевшую толпу,
И та от тени этой потускнела.
Он рифмовал, как школьник. Исключенья
Из правил позабытого значенья,
И, как через бумагу транспарант,
Костяк его сквозил сквозь призрак тела,
И над толпой затихшей шелестело
Пугливое: российский эмигрант .
ПРИЗРАКИ («Как недоверчиво и косо…») [242]
«Взвейтесь, соколы, орлами,
Поздно горе горевать».
Читать дальше