Арсений Несмелов - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I - Стиховорения и поэмы

Север. В три уже темнело,
Зажигал окошки дом
И поземкою звенела
Ночь, как чистым серебром.

Перекатывало небо
Лучезарные столбы…
Память, большего не требуй, —
Тяжела рука Судьбы.

Дивным Северным Сияньем
Даль моя озарена,
И томит воспоминанье
Крепче терпкого вина.

Так развертывается пружина,
Соскочив со своих зубцов,
Так беснуется одержимый,
Так измене плюют в лицо.

Так, обрушив на сердце память
О стране, где всего теплей,
Сводят брови на черный пламень
Сожигаемых кораблей!

Постукивая точным молоточком,
Шлифуя речь, как индус — шар из яшмы,
Поет поэт, пока не капнет точка,
И не войдем в его шальной шалаш мы.

И тот турист, который хмуро тщится
Проникнуть в смысл, — не прячь лицо в жабо ты!
Ведь эта бесподобная вещица
Прелестна исключительной работой.

А современник (в смокинге иль блузе —
Наряд не важен в человечьей чаще!) —
Он от стихов, вздыхая, ждет иллюзий,
Ведущих, умягчающих, учащих.

Узкие окна. Фонарика
Продолговатый лимон,
Выжженный в мреющем паре — как
Вызолоченное клеймо.

Думаешь: тщательно вырисуй
Загнутых кровель углы,
Звезд лиловатые ирисы,
Синее марево мглы.

Небо… Не медными грудами
Над перевалом веков —
Храм с девятнадцатью Буддами
Медленных облаков.

Вытягиваясь, — в преломленьи струй
Она на миг как в воздухе висела, —
Открыла глазу блеск и чистоту
Очаровательнейших линий тела.

То левое, то правое плечо…
Как бы лаская, взмах руки положен…
И, удаляясь, красный колпачок
На поплавок нам кажется похожим.

И только небо было вкруг него
Да золотой, чуть дымный, зной июня…
Под синевою и над синевой
Как бы парила в воздухе плавунья.

У горизонта тлели паруса,
Тончайшим ветром веяло оттуда…
Не так ли совершались чудеса
Библейские?.. Но разве жизнь — не чудо?

Изгнание, безвыходность… Пустое!
Я мог бы жить еще года, века,
Как сорок лет, что жил самим собою,
Не зная ощущенья тупика.

Негодовать, влюбляться, удивляться,
С самим собой изнемогать в борьбе,
С надменной миной сноба-верхоглядца
Подкрадываться к самому себе…

Но я себе наскучил, как сожитель
По каземату, скрытому в душе.
Так что же делать мне с собой, скажите,
Самим собой зачеркнутым уже?

Беззвездный год мной терпеливо прожит,
Он отошел, ничем не пособя,
Не выползти из одряхлевшей кожи,
Не убежать от самого себя!..

Свет зажжен. Журнал разрезан…
Чтобы в радость проскакать,
На подлокотник лонгшеза
Помести большой стакан.

И в усладе легковейной,
Папиросу закуря,
Процеди глоток портвейна
Золотого, как заря.

Пусть судьба грохочет зычно
Ускользающему вслед…
Так Языков параличный
Промечтал двенадцать лет.

И, свободный, одинокий,
Дух ты легкости предашь,
И запишет эти строки
Осторожный карандаш.

И, довольный всем отменно,
Презирающий чуть-чуть, —
Ты о женщине надменной
Позабудешь как-нибудь.

Ты, молчаливый, изведал много,
Ты! недоверчивый, был умен,
С лучшими мира ты видел Бога,
С самыми страшными был клеймен.

Знающий — самое лучшее смерть лишь,
Что ж не прикажешь себе: «Ложись!»
Окнам безлюдным позорно вертишь
Злую шарманку, чье имя — жизнь.

Пыльны цветы на кустах акаций,
Смят одуванчик под теркой ног…
Твой дьяволенок посажен на цепь —
Вырасти в дьявола он не смог.

Что же, убей его, выйдя к Богу,
Выбери схиму из чугуна,
Мерно проламывая дорогу,
Как спотыкающаяся луна.

Будешь светить ты неярким светом,
Где-то воруя голубизну,
И завершишь небольшим поэтом
Закономерную кривизну.