Вадим Андреев: Стихотворения и поэмы в 2-х т. Т. I

Опять заплатанные песни
И перепев скупых страниц.
Склонись и вспомяни, — наместник,
Твой тесный мир в плену ее ресниц.

Молись иль не молись — ты не истратишь
Восторгом вытравленных глаз.
Расторгнув дни — в ночи сестра-тишь,
Ты плачешь и целуешь купола.

Из-за угла лететь — у водопоя поезд
Запомнит семафорные зрачки.
И ты у темных скирд воспой звезд
И насыпи сыпучие пески.

Твой скит, твой грубый сруб, наместник,
У самых губ, у самых глаз ее.
Поющий ялик, зыбь безвольных песен —
Твой тесный мир волною смят.

Сегодня небо сошло с ума
И ночь оглохла от гула.
Перепутанных звезд кутерьма
И слепой, сутулый переулок.

Мой! Мой бетонный вздох
И губы, как под поездом рельсы.
Глаза — невероятный переполох,
Космами волос лоб разгорелся.

А плечи, как упор моста —
Тяжелый виадук рук легок.
Ночь и сытая пустота
У несуществующего порога.

Дым на дыбы — свинцовый выдох.
Улицы измызганы весной.
Мне сегодня солнцем выдан
Сверток ненабранных нот.

Никогда не сломать печати:
Въелся в бумагу сургуч.
Нет издателя, чтоб напечатать
Этих нот ночную пургу.

А как бились и прыгали взвизги
И заливался звоном рот!
Так только поют и бьются брызги
Строк.

Только ночь или только жалость?
О, как певуч косноязычный язык!
Вот опять, вот опять разбежалась,
Вздохнула грузная зыбь.

И запели, запенились ресницы,
Брызги, брызги и всплеск глаз.
Любовью, как чернилами, страница
Залита от угла до угла.

Но постой, — это вычеркнул цензор —
Все равно не поверят губам:
Все равно эту дикую цепь зорь
Не поймет уходящая на бал.

Кирка, гранит и глыбы дней.
Осколки строк в который раз на дне
Покинутой каменоломни.
От взрыва прах улыбкой преисполнен.
И помнят камни страшный и сухой
Ожог в дыму, — о догоревший шнур Бикфорда!
Полярной дышит пустотой
Тяжелый ветер с норда.
Молчи, молчи, от этих строк
И до запрокинутого крика
Лишь два шага. Разметанный песок
У самых ног. И скалы стыком
Легли на мертвый щебень слов.
И копотью, и дымной горечью свело,
Спаяло лавой ненависть и голод.
Так бурей сломанное весло
Не разорвет волны тяжелого подола.
Сорвавшийся с уступа стих!
Прости, прости, не отвести
Лавиной хлынувшей любви.
Мне тетивы не вырвать — лук дугой,
Тугой полет стрелы и губы ловят
Последний свист.
Молчаньем сломанные брови,
Бикфордов шнур и поцелуй сухой.

Гобои букв — и бредит медью
Бессонница — сухой висок.
О этих губ слепая соль
За медленной, ночной обедней!
О боль обоев! Ночь как роса —

Твоя коса и серый серп над садом.
Страшнее всех разбойничьих засад
Разметанных волос голодный ладан.

Не дым, а только горький привкус гнева,
И не огонь, а только тлеющий ночник
Возник в ночи, и рук тяжелый невод
Мне приказал — молчи.

Но не смолчать — вот на обоях просвет,
И хлещут ливнем хлынувшие ветра.
И по утрам подсчет таких утрат,
Что о пощаде даже боль не просит.

Дозором зорких зорь замучены ресницы.
Больней свалявшихся простынь
Мне режет лоб безволье ясновидца
И горечь оскопленной пустоты.

Отяжелев, на голый лист стекло
Чернильным сгустком слово, —
И муза сквозь оконное стекло
Уже войти ко мне готова.

И вот, приблизившись, передает
Мне в руки камень вдохновенья.
Опять протяжным голосом поет
Мое холодное волненье.

И кажется, — я в первый раз постиг
Вот это трудное дыханье.
О скудный, суетный, земной язык,
О мертвое мое призванье!

В упор глядел закат. Раскосых туч
Не передать пустого выраженья.
Я опустил глаза, и желтый луч
Невольно повторил мое движенье.