Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х томах. Т. II

Обмят сугроб окрепшими лучами.
Прорезался капели острый клык.
День ото дня подснежными ручьями
Весна обогащает свой язык.

Вдали, на чуть приметном косогоре,
Синеет след от выпуклой лыжни.
Должно быть, все лучи отныне в сборе —
Сошлись — и в луже мечутся огни.

О, молодость, о, щедрый праздник звуков,
Просторных мыслей и высоких слов,
Тех легких дней, когда к любой разлуке —
Безумец! — легкомысленно готов…

И вот теперь — не перекинуть слова,
Мои друзья, — о, сколько ни зови,
Туда, в тот мир, и нам не вспомнить снова
О Шиллере, о славе, о любви!..

Мне снился дождь. Встревоженных ветвей
Я слышал влажный шум и разговоры
О том, что там, над головой моей,
Летят лиловые, разгневанные горы.

Я проникался запахом грозы,
Неизъяснимым запахом цветенья,
Я видел рост проснувшейся лозы,
Я чувствовал земли сердцебиенье.

В моей руке лежал прозрачный плод,
Прикрытый шелковыми лепестками,
Я слышал, как ладонь его дыханье пьет
Незримыми и нежными устами.

И медленно кружился мир во сне,
И наливался счастьем темный колос,
И белой бабочкой казался мне
Твой улетающий, твой легкий голос.

Я все отдам — и жизнь, и Бога,
И то, чего не знаешь ты,
Все, все, — о за совсем немного,
За каплю нежной пустоты.

Пусть в суете и в суесловьи
Горит земное торжество,
Приляг ко мне на изголовье,
Мое родное «ничего».

Сияет отчетливо, ясно и зло
Дневное, бесстрастно-холодное пламя.
Мы видим, как медленно гаснет тепло,
Как целая жизнь прорастает меж нами.

И зрячее сердце, от боли устав,
Невольно страшась беззаконной свободы,
Приветствует сорное празднество трав,
Победу холодной и жесткой природы.

Но вслушайся, там, в голубой глубине,
За пологом злого, пустого бесстрастья,
Цветет, притаившись в слепой тишине,
Незримое нам наше горькое счастье.

Как мы беспомощны с тобой,
Как воздух горестный несносен,
Какою злою темнотой
Нас овевает злая осень.

Я положил в твою ладонь
Любви несовершенный слепок.
Какой отравленный огонь,
Как он мучителен и цепок.

Сквозь черный вихрь осенних слез
Грядущий день горит — неярок.
Чужую тяжесть я принес
Тебе в нерадостный подарок.

Прости, все кружится. Слова
Бессмысленные повторяя,
Я говорю — родная синева,
Твоя родная синева, родная.

Не с сожаленьем, нет, и не с тревогой
Я посмотрел назад, через плечо —
Еще, быть может, солнце горячо,
Но зной уже стихает понемногу.

Я знаю, с тысячью дорог чужих,
Извилистых моя дорога схожа,
И кто по правде в этом мире может
ни сосчитать, не перепутав их?

Мой это день или чужой — не знаю:
Не я один умел до дна любить,
Мечтал нетленным сердце сохранить
И не сумел, и все еще мечтаю, —

Так, в зеркалах толпою двойников
Внезапно окруженный, сам не знаешь,
В ком ты найдешь себя, в ком потеряешь,
Где яви грань и где начало снов.

Он был приговорен. Он потерял свободу.
Буксиры завели его в огромный док.
Насосы, всхлипывая, выкачали воду,
И тяжестью своей он на упоры лег.

Как черная звезда, на обнаженном днище
Зияет рваная широкая дыра.
Напрасно океан зовет и ветер свищет, —
Ему уже не всплыть со смертного одра.

Бока и киль покрыты острою щетиной:
Моллюски, устрицы, морские лишаи —
Все то, что было вскормлено пучиной,
Что приросло к нему, как чешуя змеи.
…………………………………………..

Паяльники зажгли. Пронзительны и дики,
Завыли голоса вращающихся пил, —
И только чаек нам напоминают крики
О том, как он боролся, верил и любил.

Совсем невысокое облако —
А как до него далеко!
Блестит в камышах синеокое,
Ласковое озерко.