Лев Маляков - Милосердие весны

Мне выпало большое право,
Коль я с войны вернулся цел:
Земля —
Налево и направо,
И сколько на сожженной дел!
Хватило б разума и силы,
Забот у нас —
Не занимать.
Бери перо, а хочешь — вилы…
Была бы дедовская стать.

Среди болот и глухомань-лесов,
В зеленом царстве птичьих голосов,
Вросла в бугор крестьянская изба:
В окне — заря,
А над зарей — резьба.
Изба стоит себе полста годов.
Тропинка от неё ведет
На Гдов.
Другая — к югу,
  в дальние края,
Которых и во сне не видел я.
Всему свой срок…
Аукнула судьба —
И затерялась дедова изба
Среди лугов зеленых и лесов,
В весеннем хоре птичьих голосов.
Как сказки, открывались города
(Избенке дедовой до них куда!) —
У каждого свой норов,
  голос,
  вид,
И каждый —
Не полста годов стоит!
Во мне самом ликуют города —
У них своя нелегкая страда.
И все же эта тихая изба —
Моя неповторимая судьба —
У матери-земли не на краю.
Я это понял —
И на том стою!

Гулко река салютует,
Ельник куржою оброс.
Снова в России лютует
Давний хозяин — мороз.

Ахнет по лесу со стоном —
Лезет в тулуп голова.
Тихим подкатится звоном
К сердцу о лешем молва.

Я усмехнусь над собою:
Леший — в космический век!
Елки несутся за мною,
Сыплют на голову снег.

Скорость —
  от страха надежда,
Я не жалею коня…
Нет-нет и вновь потревожат
Старые сказки меня.

Мой дед Антон —
  дорожный мастер,
В деревне —
  пролетариат.
Дорогу строил он для счастья
И был, как видно,
  делу рад.

Как для себя
  Антон старался —
Деды любили ладить впрок…
И вот он —
  город показался,
А до чего же был далек!

Верста к версте —
  легли каменья,
Как в песне
  звонкие слова.
Достала наше поколенье
Про деда добрая молва.

Дорога уходила в дали
И счастье
  все-таки нашла.
По ней тачанки
  проскакали
И революция прошла.

Давным-давно
  Антона нету.
И все-таки мой дед живет…
По каменке,
Навстречу лету,
Катит из города народ.

По ней,
  Антоновой,
  трясучей,
Я нынче еду, не спеша.
Цветенью ржи,
Июньской туче
Внимает радостно душа.

Мне повезло:
Я рос вольготно
Среди дворов,
  телег,
  саней.
Из дома удирал охотно
С ребятами пасти коней.

В колхозной старенькой конюшне
Ходил Фаддей, как домовой.
Ворчал в усы он простодушно,
Не прогонял меня домой.

Пропахший сбруей, конским потом,
Как будто вырезан из пня,
Он,
  отлучаясь по субботам,
В конюшне оставлял меня.

В двенадцать лет я, под Фаддея
Работая,
  как бы играл:
Корил за норов Берендея,
А жеребец тихонько ржал.

Я нарушал наказ Фаддея
(Сдержаться не хватало сил):
Друзьям на зависть
Берендея
В луга зелены выводил.

Пищали издали девчонки.
Я сам от страха замирал.
Мой жеребец, как собачонка,
На свист,
  играя, прибегал.

Губами хлопая упруго,
Дышал в ладони горячо.
Схрустев сухарь,
Меня, как друга,
Толкал доверчиво в плечо.

Я прижимался к ладной шее,
От гордости был сам не свой.
На быстроногом Берендее
Скакал буденовец лихой.

Будем вместе веселиться —
Ключик ты нашел к «частице»
И открыл ее, как двери
В старый бабушкин чулан.
Я сначала не поверил,
Думал: хвастает Иван.
А сегодня на экране…
Пригляделся: точно — Ваня.
Он в халате белоснежном
И в перчатках, как хирург.
Ты напомнил мне о прежнем
Добротой спокойных рук.
Родился Иван в рубашке,
Со своей чудной замашкой.
Забредем в горох к соседу —
Тут, конечно, не зевай!
А Иван начнет беседу,
Словно мы попали в рай.
Чуть чего я ноги в руки
И подальше от науки.
Наш сосед учил крапивой —
До сих пор зудит спина.
Ты «удачлив» был на диво —
Не моя, прости, вина.
Встретил я того соседа,
Про тебя завел беседу.
Старый видел передачу —
Сбил ты деда наповал:
Говорит и чуть не плачет,
На горох зеленый звал.

Вызревали мы, как горькуши,
Убегали в луга с утра.
Выпасались у бабки Груши,
Что, как сказка, была стара.