Роберт Ричардсон - Милосердие Латимера

— Ребекка, дорогая, — сказал Огастас Мальтрейверс, — такой ребенок, как ты заставляет поразмыслить над прелестями безбрачия.

Понравившийся ему афоризм, который он обдумывал несколько минут, был проигнорирован трехлетней племянницей, с удовольствием разбиравшей его шариковую ручку. Это занятие, сочетающее обучение с развлечением, привлекало ее гораздо больше, чем разбросанная повсюду, отвергнутая коллекция замысловатых игрушек.

Послышался слабый звук: к великому удовольствию девочки выскочила пружина и непонятно почему на ее руке появилась полоска чернил. Оказывается, пружина привела в действие самовыбрасывающийся механизм, и ручка развалилась на части.

Мелисса, мать Ребекки, вернулась в кухню, сразу оценила ситуацию и предприняла соответствующие действия. Привычным материнским движением подхватила Ребекку одной рукой, посадила в центре разрушенной накануне желтой пластиковой конструкции, а сама ловко прошла между разбросанными деталями к раковине.

— Не давай ей таких вещей, как ручки, Гас, — сказала она. — В этом возрасте дети все суют в рот.

Мальтрейверс собрал все, как казалось ему, что осталось от ручки, и начал решать грандиозную задачу по ее восстановлению. Его жена, с которой он очень скоро разошелся, потому что она устраивала его только в постели, однажды заметила, что ему доступен лишь принцип действия молотка, и еще он способен заменить электрическую лампочку, а к более сложным вещам приближается с величайшей осторожностью, чувствуя их враждебность.

— Разве не пора идти встречать Диану? — спросила Мелисса, и по ее нетерпеливому тону он понял: никогда ему не стать няней, так же как мастером по сбору ручек.

— У нас есть еще почти час, — возразил он осторожно.

По едва уловимым, но весьма красноречивым движениям плеч Мелиссы он понял: это был не тот ответ, который от него хотели услышать, а требование Ребекки сводить ее в туалет подтвердило, что ему лучше поскорее смотаться отсюда. Как и все бездетные люди, он считал естественные отправления организма чем-то ужасным.

— Пойду поброжу вокруг собора, — сказал он.

— Отличная идея. Кроме того, может быть, пока будешь гулять, купишь несколько авокадо к ленчу?

Получив указания, как выбирать авокадо, Мальтрейверс вышел на улицу. Его шурин, Майкл, священник, жил в симпатичном доме времен эпохи одного из английских королей Георгов, на территории Пунт-Ярда, прилегающей к собору, в самом центре города, очень удобном месте, но постоянно осаждаемом машинами туристов и покупателей.

В четверти мили от города и собора, в долине, текла сонная мелководная речка Верта, и раньше она была единственной связью с внешним миром. С развитием железных дорог в Викторианскую эпоху, когда стало возможным ездить на работу в Лондон, началось заселение пригородов.

То, что Мальтрейверс непочтительно, к легкому раздражению отца Майкла, назвал личной и драгоценной собственностью Бога, возникло слева, почти против него, едва он вышел из парадных ворот собора Богоматери.

Веркастерский собор своим существованием был обязан саксонской девочке-крестьянке, своей славой — овцам, табак же помог ему выжить.

Эзельдреда, ничем не примечательный ребенок, однажды, стоя на холме, где теперь собор, впала в состояние странного возбуждения: кричала, что ей видится множество ангелов и слышится звон колоколов. Вскоре после этого она умерла — в том же состоянии экстаза. А ее влиятельные современники, желая сохранить свои души бессмертными, заложили первую церковь там, где ей привиделись ангелы.

Нормандцы развили строительство, но их работа успешно была приостановлена в четырнадцатом веке, когда фламандские иммигранты, сочетая ткацкое дело с обильными поставками шерсти, создали материальное благосостояние и одновременно возвышенный стиль в архитектуре. В результате возник шедевр из камня и цветного стекла — устремленный к небесам человек, прославляющий Бога. Неправдоподобно красивые, изысканной работы ажурные каскады тончайшего каменного кружева поднимались к куполу, собирались в треугольники, которые, искусно сплетаясь, замирали над восемью искрящимися витражами из разноцветного стекла.

После того, как стремительно были изгнаны бенидиктинские монахи (а сделано это было для того, чтобы обеспечить Генриха VIII некоторой суммой денег), здание без заботы начало разрушаться и находилось в плачевном состоянии до начата девятнадцатого века, до того момента, когда некто Томас Рид, уроженец города, сбивший свое состояние на плантациях Вирджинии, заплатил за полную и творческую реставрацию его и тем самым спас от сомнительного внимания викторианцев.