Ринат Валиуллин: Варварство

Опустошён целый дом,
банк ограблен. Глаголом разлюбить.
Срезаны все замки.
Преступление совершено вдвоём
или только одним?

Или только один подкрался ночью.
«Я больше тебя не люблю», – прошептал
в ухо, как в скважину замочную.
Ртутью холода капнул на сердце металл.

Не любишь? Да кто тебе дал право,
здесь выбираю я.
Пока на противоядие не найду отрывы
и не поверю, что действительно слаба.

Собирайтесь, едем на юг, первой
вам место в оркестре – скрипке,
чтобы сыграли ноктюрн морской,
если не на нервах,
то хотя бы инстинктах.

На противне разгорячённом песка
на грудь и попку
сбежится публика,
будет облизываться,
глазами флиртуя.
Нет ценности там, где цена высока,
но девушка куплена
моими поцелуями.

Инстинкты, сколько пальцы не отрубай,
не поддаются тренировке,
и разум никогда не скажет: «Я люблю»,
сколько не занеживай кнопку.
Не опускайтесь, вместе с уголками рта,
не супьте, не борщи́те бровки.
Я по натуре не кошак, не кот-баюн.
Бесчувственность, как море,
на сушняк там выплеснем.

На диване предложений вам со мною неудобно?
Надо его разложить,
а после и мы разложимся,
как в объятиях гроба,
когда всё уже надоест —
даже жить.

Ложитесь сегодня, у меня покрывало мыслей,
укрою словами самые интимные места,
они от нас независимы,
как от разговоров перезревающие уста.

Для рук ли, для глаз прелестные формы,
для пошлости ли откровенность.
Любовное разбивает штормом
метафоры отколовшейся бедность.

Открывая твоей плоти новые острова
и чувствуя себя алчным Колумбом —
красота ослепляет – захлопнулись ночью глаза.
Я падаю духом в клумбу.

– Что же дальше ждёт эти отношения
с глазами и небом ультрамарина?
Вы оставили мне клеймо на шее,
как на любимой скотине.

– Не верите в моё признание,
даже когда грустите,
разглядывая в зеркало свои предплечия.
Дайте мне очиститель,
и оно станет чистосердечным.

– Недосказанное на языке волосом
дрожь барабанит сомнением снова и снова.
Смогу ли я стать вашим, если не голосом,
то хотя бы словом?

– Отчитайте меня чем-нибудь вслух
из личного или Маяковского.
Вермут вашего тембра сух,
раздавивший не одно плотское.

– Стихи, вам не кажется
это слишком банальным
для большей любви?
Хорошо, я сломаю своё представление,
как мог бы стройность вашей ноги,
чтобы вы никуда не ушли в истерике.

– Может тогда позвоночник
и я, вечная наложница рядом,
ваша фантазия, как звоночек,
а надо ли оно мне?..
– Надо.

Чем мой голос провинился
перед вашим вкусом?
Разве мало я твердил любовные мерзости
над чашечкой кофе и капризного уха,
разрумяненный выжимкой из бледности?

Разве не мы предпочли патологию норме,
возбуждаясь и возбуждая
желание, под луной оформленное,
не найдя в нём щедрости – оно всегда жадное.

Ибо два незнакомых человека
становятся друг другу ближе,
чем нижнее бельё,
ближе, чем счастье, или аптека
для головы больной.

Не умел я это делать, но соскучился,
удобряя город сосуществованием,
вывалился неприметной кучкой
из жвачки невыплевываемой переживаний.

Нет любви – выпью пива.
Распотрошу её в образе воблы.
Жидкость, смотрящая на меня
замужней женщиной игриво.
Не было бы мужа, слопала бы.

Не играйте с мужчинами в настольные игры.
Глаза – не фишки.
В вашей скуке любви на икринки,
развлечения на икры,
заигрывают женщины и мальчишки.

Солод катком выравнивал в мозгу
отношения неровные.
Нервно лопались пузырьки.
Что-то есть в красивых зрачках от коровьего,
как в спасительном от красоты.

Вы хотите уйти, разве я могу вас удержать?
Роза встрепенулась от этих слов,
губ дрогнувших, чуть дыша.

Разлюбить вас? Когда ещё любить не готов?
Идите, если так угодно,
если так себе угодите.
Останусь здесь, выпотрошенный без вскрытия
пустотой ненадолго.
Буду кричать бессловесным ртом,
пока не оглохнут соседи.
Ломать голову
или заламывать руки от нетерпения,
чтобы не писать, не звонить, когда съедена
горького любопытства
последняя банка варенья.