Знание-сила, 2005 № 08 (938)

Правда, как мы видели, сценарии меняются со временем, но эти изменения медлительны, как правило, не укладываются в рамки отдельной человеческой жизни, и потому носитель языка их с трудом различает.

Если он не ученый-лингвист и культуролог.

Что такое язык? По каким законам развивается?

И какую картину мира рисует, часто удивляя своего создателя? Эти и другие вопросы, связанные с языком, обсуждались за "круглым столом" на радио "Свобода".

С любезного разрешения радиостанции мы печатаем сокращенный письменный вариант разговора.

В нем принимали участие: Виктор Живов, доктор исторических наук (Институт русского языка РАН); Владимир Плунгян, доктор филологических наук (Институт языкознания РАН); Алексей Шмелев, доктор филологических наук;

Ирина Левонтина, кандидат филологических наук (Институт русского языка РАН); Екатерина Рахилина, доктор филологических наук; Валентин Выдрин, доктор филологических наук (СПб, Европейский университет). Использованы также материалы из книги Бориса Успенского "Краткий очерк истории русского литературного языка (XI — XIX вв.)".

Ведет "круглый стол" Анатолий Стреляный.

Михайло Ломоносов

Анатолий Стреляный:— Слом, переворот, совершенный Петром I, касался также и языка. С XVIII века литературный труд перестает быть церковным делом. Авторам строго приказано излагать свои мысли не "высокими словами словенскими", но "простым русским языком". Русские были срочно переодеты в европейское платье, их учили не только писать, но и говорить по-новому.

Виктор Живов:— Петр сам об этом пишет — он создает гражданское наречие, противопоставленное традиционному книжному церковнославянскому языку, который при Петре уже начинает восприниматься как клерикальный. Тогда и появляется наименование "церковнославянский", до этого никто не говорил о славянском как о языке церковном, поскольку он — язык всей культуры, другого языка нет. Но создание гражданского наречия — проблема, которая до сих пор решается, скажем, филологами Академии наук и их кругом. Они постоянно сталкиваются со скудостью возможностей этого гражданского наречия. И не могут не пользоваться средствами традиционного книжного языка. Это продолжалось, возможно, до второй половины 30-х — начала 40-х годов XVIII века. Тогда, видимо, русские филологи, такие как Тредиаковский и Ломоносов, осознают, что это путь надуманный, неестественный и прежде всего не европейский.

Европейские культуры этого времени стремятся к национальному языку, который выполняет все функции: на этом языке проповедуют, пишут религиозные трактаты и ученые сочинения, на этом же языке пишется беллетристика, письма и ведется разговор. А тут, оказывается, есть специальный гражданский язык, а для духовных дел — старый книжный, который выделен как специальный церковный. И тогда гениально начинает Тредиаковский, подхватывает Ломоносов. В результате их усилий оказываются слитыми эти два источника, и вдруг вместо той бедности языка, на которую жаловались в конце 20-х — начале 30-х годов XVIII века, появляется поразительное богатство, и Тредиаковский и Ломоносов пишут уже о том, как русский язык отличается от всех прочих европейских своим удивительным изобилием и как он противостоит в этом отношении новым европейским языкам и схож лишь с классическими — с греческим и латынью. Эта перемена совершается буквально в полтора десятилетия.

Анатолий Стреляный:— Замена церковнославянского языка обычным бытовым разделила культурное общество на сторонников и противников реформы, на архаистов и новаторов. Славянофил Шишков писал: "Если словенский язык отделить от российского, то из чего же сей последний состоять будет, разве из одних татарских слов, как то: лошадь, кушак, колпак, сарай; да и с площадных и низких, как то: калякать, чечевица, да из чужестранных, как то: гармония, элоквенция, сериозно, авантажно и прочее".

Владимир Плунгян:— Все мировые языки, и английский, и русский, и испанский, - это языки, которые колоссально заимствовали из мировой языковой копилки, причем не отдельные слова, а системно. Язык не может не заимствовать, это неизбежно. В каком-то смысле языки, которые ничего не заимствуют, очень скоро обедняются, становятся ограниченными, а это значит, что их используют лишь в ограниченной сфере, они выполняют меньше задач. Любой живой язык с заимствованиями прекрасно справляется — он их переваривает. Проходит сколько-то лет, столетий, и заимствования просто нельзя узнать. Сейчас все понимают, что "компьютер" или "менеджер" — это заимствования, они и живут в языке на правах полуиностранцев, и им совершенно ни к чему от своего иностранного происхождения отказываться, у них "работа" такая — быть иностранцами. Но есть масса слов, про которые только специалист может знать, что они когда-то были заимствованы.