Знание-сила, 2006 № 08 (950)

Там, у Леньяно, для Барбароссы наступил Сталинград.

Его рыцарская конница потерпела страшное, сокрушительное поражение от городского ополчения. Конница у итальянцев тоже была, но слабая. Она разбежалась и была подавлена. А вот вокруг своей знаменитой повозки — кароццы — где итальянцы держали свои городские реликвии, они стали пешим строем с длиннющими пиками: мужики, ремесленники, готовые умереть. Это очень важный фактор любого сражения и любой войны, и, видимо, его не очень учитывал Барбаросса. Битва пошла не в пользу немецких рыцарей. Их сбрасывали с коней крепкими руками и резали упавших: упавший рыцарь в полных доспехах — 30—50 кг — и с малоподвижными элементами не мог подняться без посторонней помощи, а оруженосцы разбежались — и многие погибли. Сам император был сбит с коня. И как ни стараются писать симпатизирующие ему авторы по сей день, "он метался, как молния, пока не убили коня..." Возможно. Но дальше в источниках — туман. Наступила темнота, и он исчез с поля боя. И появился дня через три в Павии. А у ломбардцев остались его знамя, пика, крест и шлем. Для идеализированного образа это все не слишком подходит...

Поэтому воспринимать его как идеального рыцаря очень трудно. Он просто жил в те времена, когда рыцарские идеалы как раз формировались. Конец его жизни — время оформления эпоса о Нибелунгах. В эту эпоху рыцарство осознает себя как непобедимую военную элиту. И элите нужны такие герои. Куда более странно, что современные авторы мало обращают внимание на то, что все-таки это — столкновение рыцарского века с поднимающимся новым. И горожане Северной Италии раньше других отошли от чистого Средневековья. Они воплощают будущее: эпоху буржуазии со всеми ее ужасами — конкуренцией, отсутствием солидарности там, где замешаны деньги... — но и с духом свободы, которая как раз стремится противостоять рыцарственности и праву сильного.

Я не берусь утверждать, и, наверное, никто сейчас не может с точностью сказать, как и почему у Барбароссы родилась идея принять участие в Крестовом походе. В 65 лет — для Средневековья это очень серьезный возраст, до которого доживали немногие — он отправился в третий Крестовый поход и там, в 1189 году, погиб.

Точно сказать, что его к этому побудило, трудно — но предположить можно. Наивные рассказы источников таковы: едва в Германию пришла страшная весть о том, что Саладин (Садах ад-Дин) отбил у крестоносцев Иерусалим, все в едином порыве бросились его возвращать. Но за порывами стояли разные мотивы. Этот, третий Крестовый поход возглавили три государя: Фридрих I Барбаросса — главный и старший среди них, английский король Ричард I Львиное Сердце (тоже "эталонный" рыцарь, но он, при всей своей жестокости и прочих особенностях, был ближе Фридриха к этому эталону) и французский король Филипп II Август. Поход, в сущности, оказался неудачным. Но если говорить о какой-то победе — точнее, о том, что от этого похода кто- то что-то выиграл, — то выиграл только Филипп II. Совсем не рыцарственный. Хитрый, великий дипломат, обманщик, мастер интриги, абсолютно не прославленный рыцарскими доблестями.

Фридрих Барбаросса потерял жизнь — утонул, Ричард Львиное Сердце потерял свободу на несколько лет, а Леопольд Австрийский опозорился тем, что взял его в плен и продал новому германскому императору.

И только Филипп выиграл, потому что ослабил своего главного соперника — английского короля, подготовился к войне с Англией. И едва Ричард I Львиное Сердце подозрительно вовремя умер, Филипп II отбил у англичан важные французские владения. А что же с Барбароссой?

В 1183 году он подписывает в Констанце мир с Ломбардской лигой. Они признают его своим сюзереном, а он сохраняет им все их свободы. То есть фактически — он потерпел поражение. Папе Александру III наш великий, непобедимый герой был вынужден поклониться, поцеловать ему ногу — то есть как бы покаяться и перед папой тоже. Сплошные поражения. И это, конечно, побуждает Фридриха, в его годы — принять крест.

Был ли он искренне религиозен? В это трудно поверить — хотя бы уже судя по его бесконечной борьбе с папами. Вообще в истинную, духовную религиозность (как мы сегодня ее понимаем) многих представителей тогдашней высшей знати поверить трудно. Ритуально — да: все положенные обряды соблюдались. Рыцарь, если он считал, что сражается за правое дело, мог вонзить окровавленный меч в землю и тут же на его рукоять помолиться. И принятие креста — это не только личное мужество. Это. как сегодня сказали бы, имидж. Он должен вернуть себе имидж и ради этого идет на смерть.