Знание-сила, 1999 № 05-06

«О периоде моей жизни и работы в 1948 – 1968 годы я пишу с некоторыми умолчаниями, вызванными требованиями сохранения секретности. Я считаю себя пожизненно связанным обязательством сохранения государственной и военной тайны, добровольно принятым мною в 1948 году, как бы ни изменилась моя судьба», – это он писал в своих «Воспоминаниях» в годы горьковской ссылки и абсолютно честно относился к своему обязательству. Рядом с ним в ссылке была Елена Боннэр – самый близкий ему тогда человек. Не раз они были готовы умереть вместе в голодовках, но он ей так и не сказал, что всего в двух часах езды от Горького расположен тот самый Объект, в котором он провел два десятилетия и о жизни в котором много чего рассказал в своей книге.

Более того, он охранял государственную тайну даже от сотрудников КГБ. Как- то к нему домой пришел его коллега по Объекту. Разговор коснулся прежней работы, но Сахаров заметил: «Мы с вами имеем допуск к секретной информации. Но те, кто нас сейчас подслушивают, не имеют. Будем говорить о другом». (Охраной государственных секретов и слежкой за свободомыслящими занимались разные части КГБ.)

Все это к тому, что письмо Суслову 21 июля 1967 года было секретным, и Сахаров не мог о нем рассказывать. Поэтому, видимо, и в его «Воспоминаниях» предмет секретного письма оторван от его статьи для «Литературки», отчего и возникает впечатление некой легковесности.

Значит; все было очень серьезно, и Сахаров всерьез бросал вызов воле ЦК, считая целесообразным то, что не объявили ему нецелесообразным. Наверно, при этом он весь сжался, собрав вею свою решимость в кулак?

Вовсе нет.

Он, конечно, писал и свою дискуссионную статью для «Литературки» и свои «Размышления» вполне серьезно, как и все остальное в своей жизни, но при этом и с веселой творческой свободой, без которой вообще вряд ли что-нибудь по-настоящему серьезное можно сотворить. И никакого вызова он никому не бросал – у него были дела поважнее и поинтереснее и в физике, и в деле международной безопасности.

Это следует не просто из обших соображений и наблюдений над стилем его жизни. Имеется еше и конкретное свидетельство очевидца, которому довелось общаться с Сахаровым в 1968 году, как раз в главные месяцы, недели и даже дни того года. Потом они увиделись всего один раз и только через двадцать лет. А значит, ему не приходится отделять в своей памяти более поздние слои от ранних с неизбежными перемешиваниями.

Этот очевидец – Владимир Карцев, тогда молодой физик-инженер, занимавшийся сильными магнитными полями, и начинающий популяризатор науки, написавший свою первую научно-популярную книжку. Ему посчастливилось получить к своей книге предисловие Сахарова – единственное предисловие к научно-популярной книге, которое тому суждено было написать.

Как это случилось, Владимир Карцев рассказал в интервью, которое я с ним провел недавно и фрагменты из которого предлагаю вниманию читателей [в квадратных скобках – мои краткие пояснения]:

«Я тогда написал книжку об истории магнита, начиная с древности и до последних экспериментов Сахарова с сотрудниками, где было получено 16, а может быть, и 25 миллионов гауссов. Это были поля-рекордсмены. Подходило время издания этой книжки [то была осень 1967 года – книга подписана к печати в конце января 1968-го]. Мы обсуждали с моей редакторшей, кто бы мог написать предисловие. Ей хотелось получить предисловие от кого-нибудь из маститых, потому что накануне один из авторов этого издательства («Советская Россия») уехал за границу и сбежал в Англию. Издательство попало под подозрение ЦК, и нужно было как-то «укрепить» его репутацию. Кроме того, мою книгу иллюстрировал очень талантливый художник Селиверстов, с весьма смелыми, новаторскими заходами. Да и текст книги содержал слишком много иностранных имен. В такой обстановке издательству нужно было как-то подстраховаться большим именем ученого, которое как бы «освятило» книгу. Я думал о Капице, но туг как раз статья Сахарова [1966 года в «Известиях» о сверхсильных магнитных полях].

Я написал письмо в Академию – адреса его, конечно, никто не знал, и не давали. Оставил свой телефон. И через несколько дней он мне позвонил. Я дал ему книжку, рукопись. Он ее прочел, она ему очень понравилась и он сказал: «Я напишу предисловие».

Прошло около недели. Я уж решил, что никакого предисловия не будет. Звоню ему и спрашиваю: «Андрей Дмитриевич, может быть, вам нужна «рыба» [заготовка, черновой текст] или что-то еше для подготовки…». Он страшно, просто ужасно обиделся и сказал: «Я всегда сам пишу свои работы». И он написал предисловие, оно у меня здесь, его почерком. Он сказал, что ему не нужно никакой помоши, никакого остова. Он убрал свое имя, которое в книге, как он считал, всуе упоминалось.