Знание-сила, 1999 № 05-06

По материалам книги Мэри Спиллейн «Имидж женщины. Пособие для преуспевающей женщины».

Геннадий Горелик

22 июля 1968 года «Нью-Йорк тайме» опубликовала перевод сахаровских «Размышлений о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». Текст, выпущенный в самиздате за три месяца ло того, занял три полные газетные страницы. В этот день советский физик, до того неизвестный на Западе, стал мировой знаменитостью. И больше он уже никогда не был в своем секретном институте.

Города, в котором действовал этот институт, не было на геедрафических картах, и только через несколько лет из советских газет соотечественники узнали, что физик-теоретик, сделавший для военной мощи СССР больше, чем кто-либо из его коллег, превратился чуть ли не в главного противника советского режима и непреклонного защитника прав человека.

Начиная с казенных пропагандистов и до многолетних коллег Сахарова, разные теоретики объясняли это поразительное преображение «отца советской водородной бомбы».

Под давлением анкетных фактов рухнула одна из первых теорий – что Сахаров на самом деле еврей Цукерман (а с евреями, как известно, может произойти все что угодно). Эту теорию упомянула Лидия Чуковская в статье «Гнев народа», написанной в сентябре 1973 года и стоившей ей исключения из Союза советских писателей. Именно тогда на страницы газет «хлынул организованный гнев трудящихся – в который уж раз! – на этот раз против двух замечательных людей нашей родины: Сахарова и Солженицына».

Согласно одной из новейших теорий, Сахаров еще в юности решил стать освободителем России и, делая термоядерное оружие, зарабатывая геройские звезды и сталинско-ленинские премии, предусмотрительно приобретал общественный всс, чтобы в один прекрасный день «надавить им во благо страны и мира».

Ну а для стихийных материалистов давно запатентовано простое и понятное объяснение, на газетном языке 1975 года звучавшее так; «Сахаров решил возместить прогрессировавшую научную импотентность лихим ударом в другой области».

Сейчас, когда издано собрание научных трудов Сахарова, каждый может проверить это утверждение и убедиться, что с 1965 года начался подъем творческой активности Сахарова в физике, а в 1967 году – накануне его «лихого удара в другой области» – появились две его самые яркие чисто научные идеи.

К нашему времени многое уже известно об эволюции взглядов Сахарова, и прежде всего из его «Воспоминаний». Если бы сам он не рассказал, вряд ли бы кто поверил, что он мог в 1953 году грустить о смерти Сталина. Из книги Сахарова можно узнать, что очень скоро он стал вспоминать об этом со стыдом. Однако у него осталась уверенность, что он обеспечивает мир для страны, стремящейся к воплощению светлых идеалов.

Чтобы нынешнему читателю этот физик-теоретик не казался слишком глупым (или читатель себе – слишком умным), приведем лишь одно высказывание «с другой стороны баррикады», относящееся ко времени, когда Сахаров начинал свое термоядерное «отцовство» и был во власти психологии войны. В 1949 году Бертран Рассел, знаменитый философ и математик-теоретик, вовсе не ястреб и не служащий военно-промышленного комплекса, писал: «Если … только война способна предотвратить всеобщую победу коммунизма, я, со своей стороны, принял бы войну несмотря на все разрушения, которые она должна повлечь».

Смерть Сталина и рождение водородной бомбы сильно изменили мир. Рассел составил документ, вошедший в историю под именем Манифеста Эйнштейна-Рассела и провозгласивший, что следующая мировая война положит конец существованию человечества.

Общественная эволюция Сахарова происходила не просто в ходе его размышлений о прогрессе. Работая вблизи вершины военно-научной пирамиды, он брал на себя профессиональную и личную ответственность за происходившее. Первым экзаменом в 1957-1958 годах стала проблема прекращения ядерных испытаний в атмосфере. Он подсчитал, что даже в самом безопасном варианте они несут гибель совершенно определенному числу анонимных жертв – 6600 человек на каждую мегатонну испытаний. То был вполне профессиональный вопрос, хотя его коллегам по обе стороны мировой баррикады казались непостижимы «моральные и политические выводы из цифр», которые он сделал. В той эпопее были у него и поражения, была и победа, которой он гордился, – договор 1963 года о прекращении надземных испытаний.