Манфред Лютц - Жизнь может быть такой простой. Жизнелюбие без одержимости здоровьем

Способность к жизнелюбию – это прямо-таки предпосылка монастырской жизни. Не то чтобы монастыри были единственными местами жизнелюбия для христиан, все-таки у брака есть высокая степень сакральности, которой нет у орденского обета. Монастырь, заполненный презирающими мир нытиками, в любом случае не отвечал намерениям святого Бенедикта. Только очень жизнелюбивые люди действительно подходят для монастырской жизни. Лишь те, кто обладает достаточной внутренней свободой, способны выбраться из всего этого механизма и принуждений банальной жизни и приблизиться к интенсивному осознанию существенного. Бенедикту Нурсийскому, который родился еще в Древнем мире, удалось собрать лучшие плоды античности для христианства и оживить их для будущего. Он воссоединял досуг и культ. Песни монахов бесцельны, но полны смысла. Торжественно и празднично богослужение. Никакая деловитость не должна отвлекать монаха.

Бенедикт предписал stabilitas loci [24] Стационарность. : уже вступая в орден, монах знал, что он умрет в этом монастыре, и ежедневно мог видеть будущее место своего погребения. Тот, кого нечто подобное огорчало, долго не выдерживал. Остальные монахи из всего этого, наоборот, черпали силу для великих деяний, которые совершали монастыри от Средневековья до сегодняшнего дня. Без бенедиктинских монастырей и их свершений не было бы Запада и нашей культуры. Тем самым становится ясно, чем христианское созерцание отличается от удаления от мирской суеты Диогена Синопского, жившего в бочке и уничтожившего все потребности в себе, чтобы не испытать разочарования от их неисполнения. Бенедиктинские монахи не культивируют такой эгоизм. Они живут в монастыре не для себя, а для Бога и мира. Они доказывают своей жизнью, молчаливым созерцанием и молитвой то, что есть еще что-то за гранью земного существования – и это вечность. Смысл их жизни в хвале Бога и в молитве для церковной общины и мира. Но не только в молитве: «Ora et labora» [25] Молись и трудись. – звучит требование святого Бенедикта. При всем глубоком уважении к созерцанию монах должен существовать для Бога и мира – не в последнюю очередь, чтобы своей жизнью не обременять чужую сумку.

Бенедиктинская программа жизнелюбия, уже 1500 лет отлично подтверждающая себя в отличие от слегка подпорченных искусственных продуктов, находящихся сегодня в обращении, является тайным советом для знатоков. Как и много сотен лет тому назад, сегодня есть много людей, уходящих на некоторое время в бенедиктинский монастырь, чтобы предаться созерцанию и начать жизнь по-новому – или просто чтобы «заправиться». Святой Бенедикт предусмотрел это. Правило 53 диктует прямо-таки чрезмерное гостеприимство. Поэтому нет бенедиктинских монастырей без комнаты для гостей. В ней встречаются загнанные менеджеры, которые мужественно решаются некоторое время ничего не значить, неутомимые политики, которые хотят обдумывать, что же они, собственно, имеют в виду, или просто люди, которые находятся в глубоком жизненном кризисе и хотят отделить существенное от несущественного. Для кого-то, кто пережил огромное разочарование, может оказаться полезным одно лишь знакомство с монахами, добровольно выбравшими жизнь, в которой полагаются только на себя и, в конечном счете, на Бога. Таким способом кто-то снова обретет землю под ногами, избежав цинизма. В бенедиктинском монастыре можно научиться выдерживать молчание, которое длится дольше одной минуты, и вообще снова почувствовать время. И это решающая предпосылка для жизнелюбия.

Является ли монастырь для христиан королевской дорогой к жизнелюбию? Ни в коем случае! У самого святого Бенедикта был скверный опыт с монастырскими колониями, охватывавшими целые площади. Монастырская жизнь, по Паулю Вацлавику, это «разница, которая создает настоящее отличие»: небольшое количество соли в супе и, вероятно, даже полезный песок в передаточном механизме. Не больше и не меньше. Некоторые церковные высокопоставленные лица вообще не имели дела с монастырями и были тем не менее преданы жизнелюбию. На великолепной картине Яна ван Эйка в Брюгге, «Мадонна каноника ван дер Пале», ознаменовавшей собой начинающуюся современную живопись, по левую руку от мадонны виден настоятель: совершенно светский мужчина, типа директора банка, не слишком симпатичный и в своем реализме явно далекий от всякого мистического чувства. Он сложил руки – такое впечатление, что как обычно – и смотрит несколько неуверенно, почти скептически в пустоту. На благочестие это не похоже. Но как видение перед ним является мадонна в великолепной одежде и предвещает ему мягким жестом спасение. Интересно в этой картине то, что настоятель вовсе не видит явление мадонны. Только мы, наблюдатели, замечаем ее. Прекрасная и обнадеживающая картина, показывающая, что благословение Бога и Богоматери Марии распространяется и на такого очень приземленного человека – даже если он не воспринимает во всей своей светскости Мадонну, благословляющую его с небес.