Евгений Ткаченко - Жизнь и о жизни. Откровения простой лягушки

© Евгений Ткаченко, 2017

ISBN 978-5-4485-2647-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Именно эта фраза из книги академика Раушенбаха «Постскриптум», вынесенная в эпиграф, и подвигла меня писать воспоминания в стиле мемуаров. Я как раз на склоне лет и считаю себя достаточно грамотным. Сосуд моей души постепенно наполнялся капельками неправды из средств массовой информации о прожитом мной времени. Я это терпел думая, что время и власть всегда трансформируют историю под себя. Вмешивайся в этот процесс или не вмешивайся, а все равно все исказят, порой с точностью до наоборот. Большинство из нас очень хорошо помнят ельцинское время и знают, как оно представлено в Ельцин центре, именно с точностью до наоборот, несмотря на возмущение населения страны и такого известного человека как Никита Михалков.

Даже профессиональным историкам верить безоглядно нельзя. Например, общепринятая версия, что государство российское было создано скандинавскими князьями, уж очень сомнительна. Известный историк Дмитрий Иловайский достаточно убедительно это доказывает в своей книге «Начало Руси». Книги же по истории России для домашнего чтения, изданные, например, в начале этого века читать вообще забавно. Напечатаны они тринадцать лет спустя после капиталистического переворота, а там по полной программе присутствуют все мифы о России придуманные коммунистами. Читая эти книги, не сомневаешься, что СССР крепнет и процветает, и совсем непонятно как это он сам по себе развалился.

Думаю, что в немалой степени развалился от невероятного количества нагроможденной неправды. Болезненная тема для всех питерцев – блокада. Говорится о ней всегда в единственном числе. Но ведь было две блокады. Первая – дело рук коммунистов. Эта блокада была организована с конца 1917 года по август 1921 года, когда Совнарком РСФСР принял «Наказ о проведении в жизнь начал новой экономической политики». За этот период население северной столицы сократилось более чем в три раза: с 2,4 млн. до 722 тысяч к концу 1920 года. Вот что пишет об этом периоде истории Петербурга Сергей Ачильдиев в книге «Постижение Петербурга»: «Внешнее кольцо этой блокады составляли заградительные отряды, которые арестовывали всех крестьян, пытающихся привезти в Питер картофель, овощи, муку, хлеб, молоко для продажи или натурального обмена. Коммунисты объявили «мешочников» и «спекулянтов» вне закона, и облавы на них велись повсюду – не только при подъезде к городу, но и на маленьких станциях, в вагонах, на вокзалах, городских рынках… Ещё до официального открытия «красного террора», в мае 1918 года, ВЧК и ревтрибуналам было предоставлено право выносить смертные приговоры тем, кто отказался сдавать хлеб продотрядам.

Не менее страшно было и внутреннее кольцо, в котором оказался почти каждый петроградец: постоянные обыски, реквизиции любых мало-мальски ценных вещей (вплоть до мебельной обивки), незаконные аресты и, конечно же, голодомор.

Уже в конце мая 1918 года Петросовет принял постановление о классовом пайке. Отныне все жители города разделялись на четыре категории. Рабочим полагалось по ½ фунта хлеба в сутки, служащим – ¼ фунта; «лицам не рабочим и не служащим, живущим своим трудом» – ⅛ фунта, и, наконец, «нетрудовым элементам» – 1/16 (напомню: фунт – 409 граммов)..»

Москва боялась Петербурга, не принявшего революции. Ленин писал в то время председателю Петросовета Зиновьеву: «… Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает. Привет! Ленин».

«Мы… вошли в зиму без дров… Чем мы топили? Я сжег свою мебель, скульптурный станок, книжные полки и книги, книги без числа и меры…

Один друг мой топил только книгами. Жена его сидела около дымной железной печурки и совала, совала в нее журнал за журналом. В других местах горели мебель, двери из чужих квартир. Это был праздник всесожжения. Разбирали и жгли деревянные дома. Большие дома пожирали маленькие.…

У мужчин была почти полная импотенция, а у женщин исчезли месячные.

…Умирали просто и часто…. Умрет человек, его нужно хоронить. Стужа студит улицу. Берут санки, зовут знакомого или родственника, достают гроб, можно напрокат, тащат на кладбище. Видели и так: тащит мужчина, дети маленькие-маленькие подталкивают и плачут…». Можно подумать, что описана всем известная блокада Ленинграда, однако нет, это записки Виктора Шкловского, написанные в Петербурге в 1920 году. Вспоминать об этой первой блокаде не принято до сих пор.