Документ Microsoft Office Word

и прислушивался: я был уверен, что проклятый петух стоит, притаившись за

дверью. Так оно и было. Через некоторое время он отошел от дверей и стал

прохаживаться по террасе, властно цокая железными когтями. Он звал меня в

бой, но я предпочел отсиживаться в крепости. Наконец ему надоело ждать, и

он, вскочив на перила, победно закукарекал.

Братья мои, узнав о моей баталии с петухом, стали устраивать ежедневные

турниры. Решительного преимущества никто из нас не добился, мы оба ходили в ссадинах и кровоподтеках.

На мясистом, как ломоть помидора, гребешке моего противника нетрудно

было заметить несколько меток от палки; его пышный, фонтанирующий хвост

порядочно ссохся, тем более нагло выглядела его самоуверенность. У него

появилась противная привычка по утрам кукарекать,

взгромоздившись на перила

террасы прямо под окном, где я спал.

Теперь он чувствовал себя на террасе как на оккупированной территории.

Бои проходили в самых различных местах: во дворе, в огороде, в саду.

Если я влезал на дерево за инжиром или за яблоками, он стоял под ним и терпеливо дожидался меня.

Чтобы сбить с него спесь, я пускался на разные хитрости. Так я стал

подкармливать кур. Когда я их звал, он приходил в ярость, но куры

предательски покидали его. Уговоры не помогали. Здесь, как и везде,

отвлеченная пропаганда легко посрамлялась явью выгоды. Пригоршни кукурузы,

которую я швырял в окно, побеждали родовую привязанность и семейные традиции

доблестных яйценосок. В конце концов являлся и сам паша. Он гневно укорял

их, а они, делая вид, будто стыдятся своей слабости,

продолжали клевать

кукурузу.

Однажды, когда тетка с сыновьями работала на огороде, мы с ним

схватились. К этому времени я уже был опытным и хладнокровным бойцом. Я

достал разлапую палку и, действуя ею как трезубцем, после нескольких

неудачных попыток прижал петуха к земле. Его мощное тело неистово билось, и

содрогания его, как электрический ток, передавались мне по палке.

Безумство храбрых вдохновляло меня. Не выпуская из рук палки и не

ослабляя ее давления, я нагнулся и, поймав мгновение, прыгнул на него, как вратарь на мяч.

Я успел изо всех сил сжать ему глотку. Он сделал мощный пружинистый

рывок и ударом крыла по лицу оглушил меня на одно ухо. Страх удесятерил мою

храбрость. Я еще сильнее сжал ему глотку. Жилистая и плотная, она дрожала и

дергалась у меня в ладони, и ощущение было такое, как будто я держу змею.

Другой рукой я обхватил его лапы, клешнятые когти

шевелились, стараясь

нащупать тело и врезаться в него.

Но дело было сделано. Я выпрямился, и петух, издавая сдавленные вопли, повис у меня на руках.

Все это время братья вместе с теткой хохотали, глядя на нас из-за

ограды. Что ж, тем лучше! Мощные волны радости пронизывали меня. Правда,

через минуту я почувствовал некоторое смущение. Побежденный ничуть не

смирился, он весь клокотал мстительной яростью. Отпустить -- набросится, а держать его бесконечно невозможно.

-- Перебрось его в огород, -- посоветовала тетка. Я подошел к изгороди и швырнул его окаменевшими руками.

Проклятие! Он, конечно, не перелетел через забор, а уселся на него,

распластав тяжелые крылья. Через мгновение он ринулся на меня. Это было

слишком. Я бросился наутек, а из груди моей вырвался древний спасительный клич убегающих детей:

-- Ма-ма!

Надо быть или очень глупым, или очень храбрым, чтобы поворачиваться

спиной к врагу. Я это сделал не из храбрости, за что и поплатился.

Пока я бежал, он несколько раз догонял меня, наконец я споткнулся и упал. Он вскочил на меня, он катался по мне, надсадно хрипя от кровавого

наслаждения. Вероятно, он продолбил бы мне позвоночник, если бы подбежавший

брат ударом мотыги не забросил его в кусты. Мы решили, что он убит, однако к

вечеру он вышел из кустов, притихший и опечаленный. Промывая мои раны, тетка сказала:

-- Видно, вам вдвоем не ужиться. Завтра мы его зажарим.

На следующий день мы с братом начали его ловить. Бедняга чувствовал

недоброе. Он бежал от нас с быстротою страуса. Он перелетал через огород,

прятался в кустах, наконец забился в подвал, где мы его и выловили. Вид у

него был затравленный, в глазах тоскливый укор. Казалось, он хотел мне

сказать: "Да, мы с тобой враждовали. Это была честная мужская война, но

предательства я от тебя не ожидал". Мне стало как-то не по себе, и я