Дмитрий Волкогонов - Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

В 51-м томе Полного собрания сочинений на странице 68 опубликовано письмо Ленина к Троцкому, написанное 22 октября 1919 года. Даже те, кто читал это письмо (повто­рю — ленинские труды по „своей охоте" изучало очень мало людей), не могли ведать, что и здесь есть купюра. В этом письме Ленин убеждает Председателя Реввоенсовета Республики: „Покончить с Юденичем (именно покончить — добить) нам дьявольски важно". Дает советы, как быстрее „добить". Один из советов редакторы сочинений (но всегда такие вещи утверждались в ЦК партии) опустили. А он был такой: „…мобилизовать 10 тысяч буржуев, поставить позади их пулеметы, расстрелять несколько сот", чтобы „добиться настоящего массового напора на Юденича…".

У Ленина нашлись последователи. Через два десятиле­тия. …Осенью 1941 года Жуков и Жданов докладывали Сталину из Ленинграда, что немецкие войска, атакуя наши войска, гнали перед собой женщин, детей, стариков, ставя тем самым в исключительно трудное положение обороняю­щихся. Дети и женщины кричали: „Не стреляйте!", „Мы — свои!", „Мы — свои!..".

Сталин среагировал немедленно. Ведь он был настоя­щим ленинцем. „Говорят, что немецкие мерзавцы, — дикто­вал Верховный Главнокомандующий, — идя на Ленинград, посылают вперед своих войск стариков, старух, женщин, детей… Мой совет: не сентиментальничать, а бить врага и его пособников, вольных или невольных, по зубам… Бейте вовсю по немцам и по их делегатам, кто бы они ни были, косите врагов, все равно, являются ли они вольными или невольными врагами…"

Комментировать эти красноречивые и страшные доку­менты нет необходимости. Ленин, подчеркнем лишь, оказал­ся в XX веке „пионером" этого чудовищного „метода".

Но Ленин полагал, что жестокость уместна не только на войне. На заседании коммунистической фракции ВЦСПС он говорил 12 января 1920 года: „Кровавая война окончена, а война бескровная, но настоящая война, с военной дисци­плиной… не окончена". Ленин хотел бросить армию на тру­довой фронт, милитаризовав труд, и не испытывал в этом колебаний. „Если мы не останавливались перед тем, чтобы тысячи людей перестрелять, мы не остановимся и перед этим…" Готовность к жестокости во имя революционной целесообразности была имманентно присуща Ленину. Толь­ко Сталин и Троцкий, из большевистских лидеров, могут быть сопоставимы с этой тотальной готовностью к жестокостям во имя достижения политических целей.

Для исторического Ленина присуще отсутствие нрав­ственной щепетильности, если дело заходило об интересах партии и революции. В соотношении политики и морали последняя всегда занимала у Ленина подчиненное положе­ние. Часто это касалось весьма важных вопросов. В июле 1921 года Ленин одобрил парафированное в Риге соглаше­ние о поддержке дашнаков в вопросе о присоединении туpецкой Армении к Армянской республике. Но по представ­лению Чичерина через неделю на сто восемьдесят градусов изменил свою точку зрения. В политике так бывает, но какова в этом случае мораль? Ленин всегда жертвовал мора­лью во имя политического выигрыша.

Вождь одобрил сватовство и женитьбу большевика Вик­тора Таратуты во имя получения в партийную кассу денег фабриканта Шмита.

— Но каков Виктор? Ведь это подло по отношению к девушке? — заметил профессор Рожков.

— Ни Вы, ни я не смогли бы жениться на богатой купчихе из-за денег. А Виктор смог, значит, он весьма по­лезный для партии человек! — заключил с улыбкой Улья­нов.

Нравственный релятивизм Ленина глубоко осознан и подчинен делу, которому он посвятил свою жизнь. Ведь „нравственно все то", гласит его знаменитая формула, „что способствует победе коммунизма". Если бы все люди при­держивались таких принципов (в соответствии со своими политическими убеждениями), то жизнь была бы всеобщим кошмаром. В том-то и сила человеческой цивилизации, что, несмотря на попрание людьми, группами, общностями раз­личных масштабов различных моральных установлений, ос­новная часть людей основные нормы общечеловеческой нравственности соблюдает.

Может быть, в конце концов, в XXI веке нашу цивили­зацию спасут именно общепринятые нормы морали, а не политики перед глобальными угрозами экологической опас­ности, военной конфронтации, расовыми и национальными аномалиями. Это было бы, в известном смысле, планетарное сознание, большевиков же волновала, лишь планетарная ре­волюция.

Исторический Ленин предпочитал исторической страте­гии стратегию момента. Часто он действовал без ясного пла­на, имея в виду лишь общие цели. Был готов диаметрально изменить политические лозунги, если видел, что это бы­стрее продвинет его к цели.