Яков Клоц - Поэты в Нью-Йорке. О городе, языке, диаспоре

Нью-Йорк для тебя – это сюжетность?

Именно сюжетность. Событийность.

Помогала ли эта сюжетность Нью-Йорка писать стихи в первые месяцы после приезда или нужна была пауза?

Я сразу же начала писать как заведенная. Первое нью-йоркское стихотворение я написала, собственно, в первое же утро. Оно есть в книжке «Голоса на воде»: предпоследнее в цикле «Где Америка» («Парит подснежнико-подсолнух…»). В этом цикле хронологический порядок, но свой первый нью-йоркский текст я сознательно поставила в конец. В нем впечатление от реки, но и какие-то новые упражнения со словами, которые мне, в принципе, были не свойственны. Там упоминается Волга (потому что в то время я читала некоего писателя, у которого была Волга), но вообще это просто река. Тогда я еще не была готова назвать эту реку по имени. Имя должно вырасти, вжиться в тебя. Тогда для меня это была просто вода. Подсолнух – это, конечно же, солнце, а подснежник – что-то робкое, как бы символ начала.

Но ведь и в Питере «куда ни глянь, река всё». Как изменились твои стихи после переезда в Нью-Йорк?

С Питером все понятно: там ничего в этом смысле не изменилось с XIX века. В Екатеринбурге было по-разному. Там я занималась премией «ЛитератуРРентген», впервые в жизни стала погружаться в так называемое литературтрегерство [351]. Кроме того, я была занята учебой, поскольку решила все-таки получить диплом о высшем образовании (к тому моменту у меня уже накопилось два неоконченных высших). То есть если Петергоф был для меня санаторием и в то же время параличом, то Екатеринбург – это такой гештальт, закрытый корочками диплома. В Екатеринбурге я написала пару стихов о любви (в той же книжке, в цикле «Где бег (стихи, написанные в России)», но там у меня не было темы. Сейчас я понимаю, что мне просто не хватало настоящей реки. Там есть пруд, по нему можно кататься на лодке, есть речка Исеть, но это не считается – настоящей воды там нет. Она там стоячая. То есть не было темы.

Есть какие-то другие места в Нью-Йорке кроме района, где ты живешь, которые тебе особенно близки?

Остальные места – это исключительно точки, где проходят литературные чтения. Раньше это был «Самовар», сейчас – русский книжный магазин «№ 21», ресторан «Дядя Ваня», еще ряд мест. Конечно, когда приезжают в гости друзья, я с ними гуляю, вожу в обожаемый Парк Карла Шурца. Муж работает в Мидтауне, где вообще нет ничего живого: выжженная земля, сталь, бетон и стекло. Этот район я тоже люблю, потому что он часть Нью-Йорка. Но на самом деле слово «люблю» я могу применить только к этому куску города: Yorkville, Gracie Mansion. Да, приятно погулять по легендарному Центральному парку, потолкаться в компании хипстеров в Ист-Виллидже, повышагивать среди миллиардеров в Мидтауне, забавно и любопытно съездить в Бруклин-Хайтс или в Вильямсбург, но это уже как бы другой город, даже другая страна.

А какие тексты о Нью-Йорке формировали твое представление о городе? Что первое приходит в голову?

Единственное, что произвело на меня впечатление, если говорить о Нью-Йорке, это «Эдичка» Лимонова. Я просто влюбилась в этот город, который описан в «Эдичке». Не только в «Эдичке», но и в других книгах Лимонова, например в «Истории его слуги». Да, именно в этот город – мы помним, какой он там. Понятно, что Лимонов – явление сложное. Я так и не могу ответить себе на вопрос, талантлив ли он на самом деле.

А не на русском языке есть такие тексты?

«Над пропастью во ржи». Вообще если говорить о проекции того Нью-Йорка, который я старалась себе представить до приезда, то кроме «18-го этажа», где мне предстояло жить, мое воображение занимал Центральный парк. Я представляла его себе совершенно сказочным. Там, например, обнаружился памятник Алисе – с грибом, гусеницей и зайцем. Когда я его увидела, я просто остолбенела, потому что это ведь из совсем другой оперы: какая же это Америка, где постоянно вращаются гигантские шестеренки, крутятся какие-то мощные коленвалы! Я даже придумала особый термин – манхэттенский мираж. Это может быть или какое-нибудь необычное объявление, или человек, или целая ситуация – чаще именно ситуация, но всегда нечто странное, милое и неагрессивное, как у Кэрролла, наверное.

Интересно, что Нью-Йорк и Новый свет вообще иногда сравнивают как раз с таким кэрролловским Зазеркальем. Да ты и сама пишешь об этом в одном стихотворении: «Я живу вниз головой…»

Интересно. Я никогда не связывала эту строчку с Алисой. У меня есть Алиса в другом стихотворении, где нет Нью-Йорка… Но оба эти стихотворения, кстати, в одной и той же книге.