Валентин Булгаков - Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

«Так хотелось бы сообща вспомнить того, кто учил людей любви и братству, кто будил в людях совесть и звал их могучим голосом к построению нового общества на братских и безначальных основах, – того, чьи слова так нужны были бы именно теперь.

От всей души мысленно присоединяюсь к вам, – ко всем тем, кому дорого имя Льва Николаевича.

Кропоткин

20 ноября 1920 года».

Не знаю, произвела ли эта демонстрация особое впечатление, или это вышло бы и без нее, но только процессия остановилась около музея, и по чьему-то предложению участниками ее пропета была «вечная память» Кропоткину и Толстому. Я в это время находился в толпе людей, шедших за гробом, а Хорош, Жданов, Лева Сергеенко (Русланов) и еще несколько человек стояли около постамента с бюстом Толстого на цоколе здания и пели вместе со всеми… Потом, еще более посерьезнев и как бы исполнившись глубокого благоговения от воспоминания о двух великих учителях равенства и братства, огромная толпа грузно зашагала по снегу дальше – к Новодевичьему монастырю.

…Вокруг свежевырытой могилы собрались семейные, друзья, единомышленники почившего, представители правительства, представители III Интернационала, социалистических партий, разных учреждений и организаций. Толпа заполнила все кладбище.

Гроб заколотили, но оставили его на крою могилы, на холмике, образовавшемся от вырытой из могилы земли: должны были начаться речи. И они начались…

Уже смутно представляю себе порядок этих речей. Но помню, что помимо целого ряда анархистов выступали: представитель ЦК Коммунистической партии и советского правительства (пожилой человек в серой бекеше, фамилии которого, к сожалению, не помню), член исполкома III Интернационала брюнет-француз Росмер, член ЦК эсеровской партии Веденяпин, выпущенный, как и анархисты, из тюрьмы для участия в похоронах (меня поразило кроткое выражение его исхудавшего, бледного лица), и другие.

Все ораторы, различаясь, в зависимости от своего мировоззрения, в оттенках своих речей, прославляли Кропоткина и отдавали должное его самоотвержению, его революционным и научным заслугам. Речи политических противников одного из основателей научного анархизма были, как и следовало ожидать, совершенно корректны.

К моему величайшему удивлению, говоривший как раз передо мной представитель петроградских анархистов (фамилии его тоже не помню), принялся в надгробной речи. полемизировать с Кропоткиным. Притворившись непонимающим, он выражал свое «удивление» и «недоумение» по поводу того, что в начале империалистической войны Кропоткин не удержался на антимилитаристической позиции и высказывался за разгром вильгельмовской Германии, а в октябре 1917 года не поддержал великой социалистической революции.

Я видел, как вздрогнула стоявшая рядом со мной вдова Кропоткина. Она даже невольно рванулась было вперед, точно желая заступиться за мужа, но вовремя остановилась. И только из уст ее вместе с рыданьем вырвалось несколько неразборчивых, истерических слов.

Анархисты стояли, насупившись.

«Надо этому петроградцу как-то ответить!» – пронеслось в моей голове.

Слово было предоставлено мне.

– В лице Петра Алексеевича Кропоткина, тело которого мы сегодня провожаем в могилу, – говорил я, – отходит от нас целая эпоха русской жизни – эпоха чистейших революционных мечтаний. В личности покойного более всего поражает нас цельность и чистота: они говорят к нам из этого гроба, они притягивают к нему наши сердца и объединяют нас вокруг него. В лице Кропоткина мы хороним одного из благороднейших защитников человеческой личности, одного из вдохновеннейших певцов свободы!..

Кропоткин был революционером в самом глубоком смысле этого слова. Для него революционное начало было началом освобождающим – освобождающим от всяких пут, связывающих человека. Кропоткин не был сторонником революции во имя революции, и когда человеческая личность приносится в жертву революции, то для Кропоткина, как я его понимаю, революция уже теряет свою ценность.

Вот почему Кропоткин – и пусть это послужит ответом на те недоуменные вопросы, которые здесь раздавались, – не присоединился всей душой к современной революции. Он ведь не был половинчатой натурой. Это была цельная личность, и потому он мог быть только либо всецело на стороне революции, либо предпочесть молчать, как он это и сделал.

Кропоткин был анархист. Следовательно, он отрицал возможность и допустимость, и целесообразность насилия, осуществляемого определенной группой людей с целью навязать законы общежития другим людям, когда это насилие принимает постоянные формы, то есть когда та или иная партийная группа становится правительством. Поэтому, как только в процессе революции появляется организованное насилие в постоянной форме, то есть правительство, так тотчас, в силу убеждений Кропоткина, надо устраивать новую и новую революцию, до тех пор, пока это правительство не исчезнет и пока люди не получат возможности соединиться в свободные коммунальные союзы.