Валентин Булгаков - Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

Возражая профессору Рейснеру, я заметил, что диспуты прогрессируют: представители атеизма уже не довольствуются разоблачениями православия, которое так легко высмеять, а ближе подходят к существу вопроса о религии вообще. Видимо, встреча с течением, ничего общего не имеющим с церковным, суеверным пониманием религии, заставила «почтенных безбожников», так сказать, «перевооружиться» и запастись более тяжелым оружием. Повторив свое возражение против теории «подсознательного», я высказал ту мысль, что всякий человеческий идеал (вроде «конституции Советской Республики», на которую указал Рейснер) конечен и подлежит изменениям, между тем как религиозный идеал (совершенство Отца-Бога) бесконечен. Религия не есть что-то отвлеченное, она преображает всю жизнь. Наука не должна быть излишне самоуверенной. Есть области, закрытые для нее. Она должна следовать за лучшими своими представителями – Паскалем, Ньютоном и др., которые были религиозны и, несмотря на то что сделали величайшие научные открытия, все же понимали ограниченность человеческого знания.

Затем выступил длинный ряд ораторов, говоривших за Бога и против Бога. Тут были единомышленники Л. Н. Толстого А. П. Сергеенко (снова председательствовавший на вечере), И. М. Трегубов, Сергей Попов, товарищ Попова по пропагандированию теории духовного монизма Н. В. Троицкий, В. А. Поссе и, наконец, целый ряд неизвестных лиц. Говорилось многое. Один из ораторов ухитрился даже объявить самого себя… Богом, чем вызвал шумный смех аудитории.

В. А. Поссе, – видимо, теряясь в своих поисках прочной и определенной позиции, – приветствовал одинаково речи как докладчика профессора М. А Рейснера, так и мою как главного оппонента и заявил, что между обоими этими сторонами возможно примирение. Для этого нужно только, чтобы В. Ф. Б[улгаков] и единомышленники Л. Н. Толстого вообще отказались… от Бога, а их противники научились относиться с уважением к человеческой личности и освободились бы от двух пороков – властолюбия и корыстолюбия, а также от двух других, вытекающих из первых: трусости и подчинения.

И. М. Трегубов, отвечая Поссе, заметил, что нельзя так легко призывать к отказу от понятия Бога, потому что не случайно, а путем долгих исканий сложилось оно в душах религиозных людей.

В своем заключительном слове профессор Рейснер, может быть, раздраженный своеобразными фигурами Попова, Трегубова и др. и их духовным упорством, – обозвал «толстовцев» фанатиками, только прикрывающимися «научностью» постановки вопроса, и высказал опасение, как бы «толстовцы» не превратились в «попов без рясы».

По окончании диспута публика, как всегда, разделилась на группы и продолжала между собой обсуждение вопроса, поднятого на диспуте. Потом все рассеялись по опустевшим уже темным улицам Москвы и, расходясь по домам, разговаривали по дорогое все о том же: о Боге и о безбожии.

Любопытно, что на некоторых слушателей, посерьезнее, первоначально производила неприятное впечатление самая атмосфера спора на диспутах. Они зарекались их посещать, а между тем в следующий раз все эти противники «споров» неожиданно снова оказывались в аудитории Политехнического музея. «Тянет!» – говорили они.

После больших диспутов с професором Рейснером состоялся еще ряд религиозных диспутов, которые публика вдруг полюбила и из которых особенно припоминаются мне некоторые.

Однажды за мной заехал небольшой грузовичок, чтобы везти меня на религиозный диспут во Введенский народный дом. По дороге я познакомился на грузовичке с своим содокладчиком доцентом университета Куном. Предполагая, что перед каждым из нас находится его оппонент, мы осторожненько заговорили друг с другом.

– Вы ведь стоите на платформе атеизма? – спросил я.

– Нет! А вы?

– И я тоже нет.

Это нас обоих удивило. «Очевидно, для защиты атеистического мировоззрения приглашен еще кто-то другой», – решили мы.

Но как выросло по приезде на место наше удивление, когда оказалось, что никаких других ораторов более приглашено не было и что именно доцент Кун считался атеистом.

Тому пришлось снова заявить, что атеистического мировоззрения он не разделяет и защищать его не берется. Тогда среди устроителей диспута наступила чрезвычайная суматоха. Они не знали, что им делать. Зал был полон и ожидал начала диспута, а оратора-атеиста не было. Кун оказался «религиозником» (словечко того времени).

Началась беготня, зазвенел телефон. В конце концов, нашли одного начетчика – рабочего и открыли собрание с опозданием чуть ли не на целый час. Помнится, выступал первым Кун, остановившийся, главным образом, на исторической стороне вопроса и не вышедший, в конце концов, за пределы научной объективности, за ним – я и, наконец, рабочий.